Игорь Берег - Спасти обязан

- Ну, братан! Ты ведь в авиакатастрофе побывал! Сам чудом уцелел и кучу людей спас.

- Погоди, я что, летчик?

Сосед от такого вопроса даже растерялся.

- Да-а... Может, ты и летчик, только говорили, что там пассажиром летел. Самолет загорелся, и вы с трудом сели. Никто не погиб, хотя машина - вдребезги!

Тут подал голос еще один сосед, лежавший в правом углу.

- Какие там дребезги! У самолета просто крыло отвалилось и шасси сломалось. Даже сгорел не весь, хотя должен был. Я ведь сам этим же рейсом летел. Тоже не повезло - крепление на ремне лопнуло. Вот и врезался головой в спинку сидения. Но далеко не улетел. А он, - сосед показал на меня, - через весь салон нырнул.

- Ну, не вдребезги, - легко согласился первый сосед, - но жертв могло быть много, если бы не ты. Там все поотравлялись дымом, а ты бегал и искусственное дыхание им делал. А сам привязаться не успел, потому и шмякнулся башкой при посадке.

- Действительно - козья морда, не успел привязаться, - через силу пошутил я. - И давно меня сюда привезли?

- В палату два дня назад. До этого в реанимации лежал. Тебе и сейчас лекарства вливают.

Теперь я ощутил, что левую руку что-то связывает. Так и есть - рядом с койкой штатив, на котором капельница с прозрачной жидкостью, а от нее трубка тянется к локтю.

Я помолчал, потом опять спросил:

- Что, плохи мои дела?

- Да нет! - принялся успокаивать сосед. - Я не спец, но слышал, что лепилы толкуют. Сильное сотрясение и, вроде бы, небольшая трещина в основании кумпола. Отлежишься, и снова на подвиги потянет. Вон, наш четвертый, кажись, уже сестричкам понты заправляет. Тоже второй день здесь, - он хмыкнул и добавил: - А может и не сестричкам. Темный он какой-то. Одно слово - чурка.

Разбираться, почему четвертый сосед по палате - чурка и ходит ли он к медсестрам, у меня уже сил не было. Опять подкатила к горлу тошнота, разболелся затылок, лоб покрылся испариной. Нужно было заставить себя заснуть.

Разбудило меня солнце. Видимо, я действительно шел на поправку, потому что солнце наверняка и раньше заглядывало в окно, но это не помнилось.

Открыл глаза и сразу почувствовал себя лучше, чем вчера. Безболезненно можно было шевелить руками и ногами, хотя вставать или хотя бы садиться еще не стоило.

Зверски хотелось есть. Кормили меня в последнее время, наверное, внутривенно. А сейчас требовался нормальный кусок жареного мяса. И стакан пива.

И еще апельсин. Огромный, золотистый, с толстой кожурой. Я представил себе этот апельсин так живо, что даже почувствовал запах.

Чудеса все же случаются. Слева от койки, на тумбочке, стояла глубокая тарелка, а в ней - несколько штук тех самых, крупных, отражающих солнечный свет плодов. Ни о чем не беспокоясь, я выпростал из-под одеяла руку, взял самый верхний и принялся чистить его слабыми пальцами.

Когда резкий и сладкий сок потек по моему подбородку, сосед справа, молчавший до сих пор, сказал:

- Ты бы поосторожнее с этим, кореш. На голодное пузо бронетемкин поносец напасть может.

- Что?

- Пронесет, говорю.

Я проглотил еще одну дольку, потом спросил:

- Чьи апельсины? А то я без спроса взял - очень захотелось.

- Твои. Тетка тут одна приходила тебя навещать. Она и принесла. Будить не стала, посидела, повздыхала и уплыла.

- Что еще за тетка?

- Кто ее знает, пожилая такая.

Доев кое-как весь апельсин, я вытер руки и губы случившимся тут же серым от многочисленных стирок больничным вафельным полотенцем и удовлетворенно вздохнул. Теперь можно было жить дальше.

Все-таки травма у меня была не очень серьезной. Или же лечили здесь столь успешно, что чувствовал я себя сейчас почти уже в норме. Голова была плотно забинтована и, если нажать чуть сильнее на затылке, то под повязкой становилось больно. Что-то там сосед про трещину в основании черепа говорил. Но ведь в этом случае, кажется, такой массивный воротник устанавливают, чтобы голова не могла поворачиваться.

Воротника не было. Ни шея, ни горло не болели. И все же - что у меня с голосом? Чужой, совсем чужой. Никогда у меня не было этой простуженной хрипотцы, низких тонов. Или наглотался так дыма в самолете?

Дверь в палату открылась, и вошла медсестра. Лицо ее показалось знакомым, наверное, видел раньше, в полубреду. Сестра дала мне с соседом градусники, а двух остальных больных будить не стала. Предупредила, что скоро будет обход. Вернувшись через несколько минут, она записала в листочки температуру и дала мне пару желтых таблеток.

Докторов явилось сразу несколько. Того, что в углу, даже не осматривали, сверились только с записями. Толстяку, который летел тем же рейсом, что и я, долго мяли шею, тихо переговариваясь. Соседу справа размотали бинты, осмотрели коротко стриженую голову и велели сестре заматать снова.