Ольга Гусейнова - Светлая и Темный

За окном зажегся уличный фонарь, известив, что наступил вечер — пора прекращать тяжелые раздумья и спешить домой. Маршрутка подошла сразу. В салоне народу было немного, и я присела, набегавшись за день.

Мимо бежали, мелькали огни вечернего города, в окнах домов то тут, то там загорался теплый свет. По салону разносились мировые новости — это водитель громко включил радио. Как назло, всюду взрывы, локальные войны, террористы, экстремисты, грипп, голод. Настроение, и без того неважное, вовсе упало ниже плинтуса. Я люблю жизнь, уважаю и чужую, но, слушая такие новости, начинаю бояться за свою собственную. Особенно когда за тебя некому заступиться в нашем равнодушном, а порой жестоком мире.

От мрачных мыслей отвлекла кондуктор, которая, молча глядя на меня, ждала денег за проезд. Достав из кармана заранее приготовленную мелочь, я заплатила, затем, взглянув ей в лицо, заставила себя мысленно встряхнуться. Не хочу выглядеть, как она: смиренной, уставшей, словно безжизненной. Робот, а не человек. Судя по всему, эта незнакомая женщина не жила — существовала. Может, не умела, а может, не хотела искать в окружающем мире положительные стороны или яркие краски. Стало жаль ее.

Мы с кондуктором дернулись от того, что автобус неожиданно прибавил скорость. Я заметила желтый отсвет в лобовом стекле и поняла: водитель решил проскочить перекресток в последний момент. Женщина чуть слышно выругалась, хватаясь за поручень у меня за спиной, а затем краем глаза я увидела огромную тень «КамАЗа», несущегося прямо на нас.

«Видимо, водитель многотонной махины тоже решил проскочить на желтый свет…» — эта логичная мысль была последней. Чудовищный удар в кабину и салон автобуса, сопровождаемый жутким скрежетом металла, выбил из меня не только мысли. Затылком я ударилась о локоть кондуктора, чудом избежав перелома позвоночника. Все это сознание отмечало за доли секунды.

Пассажиры закричали. Автобус начал сжиматься словно гармошка, передние сиденья, отрываясь от пола, наезжали на задние. Я ощутила, как невероятная по силе боль разливается от коленей и выше: либо оторвало ноги, либо основательно размозжило колени. Сознание почти отключилось, остались лишь чувства и ощущения. Боль в ногах перекинулась на левую руку, полоснула по щеке, затем застряла в груди, не позволяя вдохнуть, с чудовищной силой раздирая все тело. Нос заполнил запах крови, я чувствовала, как она заливает лицо. А еще вслед за вытекающей кровью в тело начал проникать лютый холод.

В момент, когда боль исчезла совсем и остался сплошной обволакивающий холод, я поняла: это все! Для меня на этом свете все закончилось, а самое обидное, что даже картинки из оборвавшейся жизни не промелькнули, как водится. Неужели нечего было посмотреть или вспомнить?

Неведомо откуда я точно знала: мое тело уже умерло; а душа рыдала по несбывшемуся, непрожитому и неиспытанному. Вскоре и последние ощущения начала поглощать тьма. Странное чувство, когда еще не погасшая частица сознания бьется в истерике и упорно цепляется за фактически уже ускользнувшую жизнь, не давая крошечной искорке полностью раствориться в темноте. Я боролась с отчаяньем смертника, который знает, что бой проигран, но пока дышит, не прекращает сопротивляться. Именно эта толика моего сознания каким-то образом искала выход из пустоты, безмолвно кричала. Так, должно быть, утопающий судорожно барахтается в глубине, пытаясь выбраться на спасительную поверхность в поисках глотка воздуха.

Я не увидела, а скорее ощутила разрыв в темноте. Что-то непонятное пронеслось мимо меня, обдавая новой волной пугающего холода, странным, жутковатым облегчением и мрачным безумным удовлетворением. А в месте разрыва и выхода этого непонятного источника загадочных чувств и «живых» эмоций я уловила чье-то тепло и устремилась к нему. Не важно, чье оно! Важно, что там тепло, а не как тут — темно и жутко!

Я скользнула в потусторонний «разрыв», и меня сперва обдало живым теплом… А затем вернулась боль, вспыхнувшая с такой силой, что я начала задыхаться, как совсем недавно вроде бы. Но только в этот раз мой судорожный вдох принес не только боль, но и облегчение. Я могла дышать! А боль… боль означала, что я все-таки жива. Боль оказалась моей союзницей в борьбе за жизнь, ведь я держалась за нее как за спасательный круг. Только теперь, когда я поняла, что могу дышать и чувствовать, я позволила тьме укрыть кроху своего сознания. Почему-то была уверена, что худшее осталось позади, а борьба за жизнь выиграна.