Карина Демина - Леди и война. Цветы из пепла

Йен выбирается из дому, садится на порог, обняв огромную черную курицу. У птицы красный гребень и шпоры на лапах, которые способны ранить, а Йен еще слишком мал, чтобы не бояться ран. Но курица сидит смирно, лишь моргание выдает, что птица жива.

Сейчас вид мальчишки не вызывает ничего, кроме недоумения. Неужели этот ребенок – сын Кайя? Система подтвердила, но… почему тогда Кайя не испытывает желания иного, кроме как свернуть ему шею? Он чужак. На его территории. Он мал и слаб, но все равно чужой. А сломанная шея – легко и небольно.

Правильно.

В собственном мире он может позволить себе детоубийство: поймут и простят.

Но Изольда держится рядом, не спуская с мальчишки взгляда. Снова вмешается. Пострадает. И… нельзя убивать детей! Кайя зажмурился, отгоняя наваждение.

Ветер донес запах.

Много запахов, но два выделяются особенно ярко, более того, они переплелись между собой, и один уже неотделим от другого. Иррациональный гнев тает. Иза присаживается рядом с мальчишкой и достает пудреницу. Во всяком случае, Кайя сперва принимает этот предмет именно за пудреницу, но почти сразу понимает ошибку.

… Кайя… мне бы хотелось, чтобы вы познакомились. Если ты не против.

Не против, но… он, нынешний, не то, что следует видеть детям. Кайя не хотелось бы испугать еще и дочь. А если она все-таки не испугается, то что ей сказать?

Кайя не представляет.

… трус.

Не упрек, скорее улыбка и нежное прикосновение, которое он ловит. Бабочка в плену ладоней, одно неверное движение – и исчезнет. Кайя будет осторожен.

Он посмотрит издали.

… если ты не возражаешь.

В ее душе живет лето и девочка в соломенной шляпке, которая сползает на глаза. Ветер растрепал атласные ленты, и девочка держится за поля шляпки обеими руками.

Она уже большая!

К ним обеим тянет неудержимо, и Кайя делает шаг. И еще один до грани. Дальше нельзя. Как бы ни хотелось – нельзя.

Подсмотренное лето исчезает, остаются настороженность и беспокойство. За кого Иза больше волнуется? А мальчишка больше не смотрит на экран. Вцепился в курицу, прижал так, что вот-вот задушит, и взгляда с Кайя не спускает.

Неправильно, когда дети боятся.

Кайя закрывает глаза, сосредотачиваясь на внутренних ощущениях. Это не чужак. Не конкурент.

Просто ребенок.

Его надо научиться воспринимать именно как ребенка.

И ветер дал хорошую подсказку.

… Иза, ты не могла бы принести мне его вещь? Неважно какую, можно кусок тряпки, главное, чтобы с запахом. И свою желательно. Переплети их вместе, чтобы запахи смешались.

Будь мир полностью порожден его разумом, Кайя сделал бы себя более человеком. Наверное. Но животные тем и хороши, что довольно легко поддаются дрессировке.

… прекрати!

… нельзя отрицать очевидное. Я воспринимаю его помехой исключительно на инстинктивном уровне. С точки зрения разума он мне безразличен.

С отцом было то же самое?

Но тогда почему он не убил Кайя, когда имел такую возможность? А возможностей были тысячи: отца не останавливали. И возможно, были бы рады, если бы Кайя умер. Наверняка были бы. Он ведь помнит, какое у нее вызывал отвращение, но раньше Кайя не думал, что его смерть – это возможность для Аннет стать матерью. Совет вынужден был бы смириться, впрочем, отец плевать хотел на мнение Совета. Тогда почему он не позволил ей родить? Даже после Фризии? Другие должны были настаивать.

И объективных причин для отказа не имелось.

Что произошло?

Кормак знал наверняка, но он мертв. Тогда кто? Дядя? Система? Кайя выяснит. Ему нужно понять, что делать, чтобы не убить собственного сына. Для начала.

… прекрати себя с ним сравнивать. Ты – не он.

… как человек. Но инстинкты у нас одинаковые.

Иза отрезает две полоски ткани – от своей рубашки и от детской, заплетает их косичкой и, прежде чем отдать, спрашивает.

… а Настю ты тоже будешь…

… нет. Я ее через тебя вижу. Она как ты, только маленькая.

Два запаха свиты вместе, неотделимы друг от друга, а Иза дотягивается и проводит ладонью по щеке.

– Я никак не могу поверить, что ты здесь. И настоящий. Что не исчезнешь, как только я отвернусь…

Ладонь холодная, а кожа шершавая, обветрилась. Розовые ногти с белыми лунками. И темное куриное перо, прилипшее к плечу. Разве это похоже на выдумку?

Кайя не знает. Но времени решать не остается: пора в дорогу, и сборы – хороший способ отвлечься.

Вчерашняя кобыла мотает головой и пятится. Ей страшно, и животный страх отличается от человеческого иррациональностью и какой-то абсолютностью. Кайя может его убрать, но медлит, подмечая детали. Старый шрам на шее, пятна пота и поистертая подпруга. Стремена слишком малы для Кайя, а от седла он отказался. То, которое есть на хуторе, – с высокой передней лукой и неудобное.