Мэри Стюарт - Хрустальный грот. Полые холмы

Я стоял у окна. Даже через закрытые ставни и задернутые занавеси были слышны завывания ветра, и плотная занавесь возле меня трепетала на сквозняке.

— Да, господин, — произнес я и подошел к столу. Тут я увидел то место на карте, куда указывал его палец. — Я должен попасть в Маридунум?

Он кивнул.

— Ты сядешь на первое судно, идущее на Запад, и оттуда, куда оно пристанет, отправишься домой. Ты поедешь прямо к Галапасу. От него и узнаешь, что нового в Маридунуме. Сомневаюсь, что тебя узнают в городе, но рисковать все же не стоит. У Галапаса ты будешь в безопасности. Можешь сделать его пещеру своей базой.

— Значит, из Корнуолла больше не было вестей?

— Никаких, если не считать слухов о том, что Горлойс стал на сторону Вортигерна.

— Вортигерна? — Мгновение я переваривал услышанное. — Выходит, он не выступил вместе с Вортимером?

— Насколько мне известно, нет.

— Иными словами, он переметнулся на сторону врага?

— Возможно. Мне трудно в это поверить. Может быть, это ничего и не значит. Насколько я понял, он взял молодую жену, и, быть может, дело лишь в том, что он просидел всю зиму в четырех стенах, дабы не дать остыть ее ложу. Возможно же, он предвидел судьбу Вортимера и предпочел послужить моему делу, явив напоказ верность верховному королю и сохранив тем самым земли и войско. Но, не зная наверняка, я не могу послать к нему гонца. Возможно, за ним следят. Итак, ты поедешь к Галапасу за новостями из Уэльса. Мне донесли, что и Вортигерн, оставив всю Восточную Британию на разграбление Хенгисту, окопался в тех краях. Сперва надо выкурить старого волка и только затем поднимать Запад на саксов. Но делать это следует быстро. И мне нужен Каэрлеон. — При этих словах он поднял глаза. — Я посылаю с тобой твоего старого приятеля — Маррика. С ним отправишь мне вести. Будем надеяться, в Маридунуме все хорошо. Думаю, ты и сам жаждешь кое-каких новостей.

— С этим можно обождать, — ответил я.

На это он промолчал, только приподнял бровь, потом вновь обратился к карте.

— Ладно, садись, я сам введу тебя в курс тамошних дел. Будем надеяться, что ты скоро уедешь.

— И всю дорогу меня будет тошнить, — пробормотал я, кивая на развевающуюся занавеску.

Оторвавшись от карты, Амброзий рассмеялся.

— Клянусь быком Митры, об этом я не подумал. Полагаешь, и я буду блевать? Не пристало вождю так возвращаться в свой дом.

— Возвращать себе королевство, — поправил я.

Я пересек пролив в начале апреля на том же корабле, что доставил меня в Малую Британию, однако второе путешествие разительно отличалось от первого. Теперь на борт взошел не Мирддин, беглец, а Мерлин, хорошо одетый молодой римлянин с туго набитой мошной и в сопровождении слуг. Мирддина заперли нагим в трюме; Мерлину отвели удобную каюту, а капитан относился к нему с явным почтением. Одним из моих слуг был, разумеется, Кадал, а вторым, к немалому моему веселью, оказался Маррик; последнего эта перемена в наших отношениях далеко не радовала. (Анно был мертв. Насколько я мог судить, он переусердствовал в таком мелком деле, как шантаж.) Естественно, ничто в моем поведении не указывало на то, что между мной и Амброзием может быть какая-то связь, но ничто не могло заставить меня расстаться с подаренной им застежкой; я приколол ее на плечо туники, но с изнанки. Вряд ли кто-нибудь узнал бы во мне мальчишку, бежавшего пять лет назад, и капитан, конечно, ничем не выдал нашего прошлого знакомства, но все же я держался замкнуто, а если и говорил, то только на бретонском.

Удача сопутствовала нам: корабль должен был войти прямо в устье реки Тиви и бросить якорь в Маридунуме, но было условлено, что, как только это торговое судно войдет с приливом в широкое устье, нас с Кадалом доставят на берег в лодке.

По сути, это путешествие зеркально повторяло предыдущее; впрочем, в том, что было для меня самым важным, не существовало особой разницы. Всю дорогу меня терзала морская болезнь. То, что вместо вороха тряпья и ведра в трюме у меня теперь была удобная койка, а Кадал не отходил от меня ни на шаг, нисколько не облегчало страданий. Как только корабль вышел из Малого моря и расправил паруса под свежими апрельскими ветрами, я, позабыв о своей браваде, спустился в каюту и слег от морской болезни.

Как мне сказали, дул попутный и свежий ветер, так что мы вошли в устье и бросили якорь еще до наступления зари, за десять дней до апрельских Ид.

Воздух был неподвижен, все вокруг окутывал холодный туман. Было очень тихо. Только начался прилив, погнавший воду вверх, в устье реки, и когда наша лодка отчалила от борта корабля, тишину нарушали только журчание воды под ее килем да мягкий плеск весел. Где-то далеко, едва слышно, пропели петухи. Скрытые туманом, кричали ягнята, им вторило глухое блеяние овец. Промытый ночным дождем воздух пах солью и, как ни странно, домом.