Мэри Стюарт - Хрустальный грот. Полые холмы

— Да. Именно ее я и собирался осмотреть. Зажги огонь и пошли.

Он начал возражать, но я быстро осадил его:

— Можешь идти или оставаться, это твое дело. Но дай мне огонь. И поторопись, у нас мало времени.

Я направился ко входу в шахту, а он, все еще бормоча что-то себе под нос, принялся собирать пригоршни сухой травы и веток, чтобы смастерить из них факел.

Сразу за входом, там, где рухнули сгнившие подпорки, путь нам преградила куча мусора и обвалившихся камней, но дальше проход был свободен, и в глубь горы уходила почти ровная подземная галерея. Я мог продвигаться, почти не пригибаясь, а Сердику, который был небольшого роста, приходилось лишь слегка сутулиться. Пламя сделанного на скорую руку факела отбрасывало нам под ноги кривые тени. В полу проступили борозды, оставленные корзинами, которые вытягивали наружу, а на стенах и потолке виднелись следы от кирок и зубил, при помощи которых прорубили этот туннель.

— Куда, во имя всех богов, мы, по-твоему, идем? — Голос Сердика у меня за спиной дрожал от напряжения. — Послушай, давай повернем. В старых штольнях небезопасно. Свод может рухнуть.

— Он не рухнет. Не дай погаснуть факелу, — даже не остановившись, отрезал я.

Туннель свернул вправо и начал полого опускаться вниз. Под землей совершенно теряешь способность ориентироваться; там нет ни малейшего движения воздуха, которое, погладив тебя по щеке, способно дать хоть какую-то подсказку даже в кромешной темноте. Но я догадывался, что, следуя за поворотами, мы медленно, но верно пробираемся в самое сердце горы, на которой некогда стояла древняя королевская башня. Время от времени влево и вправо открывались проходы, но нам не грозила опасность: мы шли по главной галерее, а скала казалась довольно прочной. Местами нам попадались обвалившиеся с потолка или стен камни, а однажды путь почти полностью преградила осыпь, но я перелез через нее, а дальше туннель был свободен.

Сердик перед осыпью остановился. Подняв повыше факел, он смотрел мне вслед поверх камней.

— Во имя всех богов, Мерлин, вернись! Это даже не глупость. Говорю тебе, такие места очень опасны, а мы лезем в самое чрево скалы. Одни боги знают, кто обитает там внизу. Пойдем назад, парень.

— Не трусь, Сердик. Здесь места много, ты легко пролезешь. Давай же. Скорее…

— Вот этого я не сделаю. Если ты сию минуту не выберешься оттуда, клянусь, я уйду и расскажу обо всем королю.

— Послушай, это очень важно. Не спрашивай меня почему. Но готов поклясться, что там нам ничто не угрожает. Если ты боишься, тогда отдай мне факел и возвращайся.

— Ты же знаешь, что я не могу так поступить.

— Да, знаю. Ты побоишься вернуться к ним и рассказать обо всем, верно? А если ты бросишь меня здесь и со мной что-нибудь случится, что тогда, по-твоему, с тобой будет?

— Правду они говорят, когда называют тебя дьявольским отродьем, — пробурчал Сердик.

Я рассмеялся.

— Когда мы выберемся наружу, можешь говорить мне, что хочешь, однако сейчас поторопись, Сердик, очень прошу. Обещаю, с тобой ничего не случится. В воздухе сегодня не чувствуется беды, и ты сам видел, как мерлин-сокол указал нам на вход.

Разумеется, он последовал за мной. Бедняга Сердик, ему ничего другого не оставалось. Но, когда он снова оказался рядом, я заметил, что сакс смотрит на меня искоса и левой рукой делает знак против дурного глаза.

— Не задерживайся, — попросил он. Только и всего.

Шагов через двадцать за поворотом перед нами открылась пещера.

Я жестом попросил Сердика поднять повыше факел. У меня отнялся язык. Это огромное пространство в самом сердце горы, вырубленное рукой человека, эта тьма, почти не рассеиваемая пламенем факела, эта мертвая неподвижность воздуха, в которой я отчетливо слышал биение собственного сердца, — безусловно, это было то самое место. Я узнавал полозы и груды щебня на полу, отметины на стенах, иссеченную и разбитую кайлами скалу, из которой прорвалась вода. Купол свода скрывался в кромешной тьме над головой, а в углу ржавела груда оставшегося от насоса железа. Блестящая влага на стене уже не напоминала ленточку, а превратилась в мерцающую завесу сырости, а в том месте, где в моем видении были лужицы и сочилась из-под нависшего выступа вода, теперь раскинулось широкое гладкое озеро. Почти треть поверхности пола скрылась под водой.

В воздухе стоял странный, ни на что не похожий запах — дыхания воды и живой скалы. Где-то наверху капала вода, и звук был таким отчетливым и ясным, словно маленьким бронзовым молоточком били по металлу. Забрав у Сердика коптящую вязанку хвороста, наш импровизированный факел, я подошел к краю озера и, подняв факел как можно выше, наклонился, вглядываясь в темную воду. Там ничего не было видно. Свет отражался от воды, как от металла. Я ждал. Свет дрожал, вспыхивая, и тонул во тьме. Ничего там не было, только мое отражение, словно призрак в зеркале Галапаса.