Мэри Стюарт - Хрустальный грот. Полые холмы

— Ты ему прямо сейчас скажешь? — спросил Ральф.

— Нет. Это дело Утера.

— А ты не думаешь, что он уже догадался, после всего, что произошло давеча на берегу. Он помалкивает, но вид у него такой, будто он получил больше, чем просто меч. Что это за меч, Мерлин?

— Говорят, его смастерил в незапамятные времена сам Веланд Кузнец. Но что доподлинно известно, так это что им рубился император Максим и его люди доставили его обратно на родину и он предназначен королю Британии.

— Тот самый меч? Он говорит, что нашел его на Каэр Банноге… Я, кажется, начинаю понимать… И вот теперь вы едете с ним к королю. Ты что же, хочешь вынудить Утера кончить молчанку? Думаешь, Утер его примет?

— Уверен. Утеру сейчас очень важно объявить его наследником. Думаю, когда мы приедем, окажется, что он уже послал за мальчиком. Поезжай-ка теперь скорее, Ральф. Будет время поговорить потом. Ты, разумеется, поедешь с нами.

— А ты думал, я допущу, чтобы меня оставили здесь? — Он сказал это шутливо, но я видел, что он испытывает сожаление и в то же время облегчение; он понимал, что долгие годы неусыпной службы подошли к концу, и теперь Артура возьмут из-под его надзора и передадут заботам моим и короля. Но была в его сердце и радость, что теперь он скоро окажется в гуще событий, будет нести открыто честную службу и с мечом в руке сражаться против врагов отечества. Он улыбнулся, приветственно махнул мне, повернул коня и поскакал вниз по горной тропе в направлении Галавы.

Стук копыт замер за деревьями. Солнце заливало сиянием поляну. Последние капли влаги высохли на сосновых ветвях, пахло смолой. Где-то запел зяблик. В траве пестрели поздние колокольчики, над белым ежевичным цветом порхали маленькие голубые мотыльки. Под стропилами часовни было гнездо диких пчел, и теперь их гудение наполнило воздух тихим напевом уходящего лета.

На нашем жизненном пути расставлены верстовые столбы, знаменующие наиболее важные события, которые мы помним до смертного часа. Видит бог, у меня есть немало ярких воспоминаний, больше, чем у иных людей: как жили и умирали короли, приходили новые боги и уходили старые, как создавались и гибли королевства. Но в памяти иногда остаются и не великие дела; сейчас, в моей последней тьме, мне особенно живо вспоминаются мелочи, мирные, заурядные, минуты, которые охотно пережил бы снова, а не огненные мгновения власти. Я вижу словно сейчас — и как отчетливо! — то золото послеполуденного солнца. Журчит источник, переливчато звенит песня зяблика, гудят дикие пчелы, белый пес вдруг принимается вычесывать блох из своей лохматой шубы; у костра стоит на коленях Артур и упоенно переворачивает форель на ореховом прутике, лицо у него торжественное, сосредоточенное, спокойное, высвеченное изнутри тем светом, что проблескивает только на лицах вот таких людей. Сегодня — его начало, и он об этом знает.

Он почти ни о чем меня не спрашивал, хотя с губ его, наверное, рвались сотни вопросов. Я думаю, он знал, сам не сознавая откуда, что мы на пороге событий, слишком важных для слов. Не все можно выразить словами. Слова искажают смысл своими слишком четкими значениями, своими множественными связями с миром обыденного.

Мы поели в молчании. Я размышлял о том, как сказать ему, не нарушая слова, данного Утеру, что я собираюсь взять его с собою к королю. На мой взгляд, Ральф ошибался: мальчик отнюдь ни о чем не догадывался; но должен же он как-то заинтересоваться событиями этого дня — не только мечом, но и беседой, которая состоялась между мной и Кадором, и его обращением с Ральфом. Но он молчал, не спросил даже, почему Ральф уехал и оставил его со мной одного. С него словно было довольно того, что есть. А та стычка на берегу как будто бы никогда и не существовала.

Мы ели под открытым небом, и, когда кончили, Артур, ни слова не говоря, убрал посуду и принес в миске воды мне умыться. Потом он примостился у моих ног на ступенях часовни, сплетя пальцы на одном колене. Зяблик все еще распевал. Окутанные синей тенью, туманные, задумчивые горы расселись вокруг, поджав колени. Я чувствовал, как тайные силы обступают меня со всех сторон.

— Этот меч, — проговорил Артур. — Ты ведь, конечно, знал, что он там.

— Да, знал.

— Он сказал… он назвал тебя колдуном? — В его тоне прозвучал еле слышный вопрос. На меня он не смотрел. Он сидел на ступеньку ниже меня, опустив голову и разглядывая пальцы, сплетенные на колене.

— Ты же знаешь. Ты сам видел, как я колдую.

— Да. В первый раз, когда я сюда приехал, ты показал мне меч на каменном алтаре, и он был прямо как настоящий… — Он осекся, поднял голову, словно вдруг сделал открытие. Голос у него зазвенел: — Он и был настоящий! Вот этот самый меч, верно? Его изображение в камне! Верно ведь? Верно?