Андрей Астахов - Девятый император

– Вы собрались ехать вдвоем?

– Нам никто не нужен. Мы же доехали до этого города!

– Правильно, – Радим ухватил рукой подбородок, исподлобья глянул на пожилого воина, – Если поклянешься, что вернешься обратно, я тебя отпущу. Но девушка останется в городе под моей защитой.

– Никак не получится, воевода. Есть вещи, которые превыше тебя и меня. Руми должна ехать со мной. Только она может узнать ребенка, ради которого мы прибыли в эту землю. А у меня есть предположение, что ребенок этот может быть в Чудовом Бору.

– Я не согласен! Покидать Торжок слишком опасно.

– Я смогу защитить мою дочь.

– Один? Нет, старик, даже все твое искусство не спасет тебя при встрече с сотней монголов. Ты поедешь один – вот мое последнее слово!

– Тогда я отказываюсь тебе служить, и это мое последнее слово!

Радим даже задохнулся от гнева, лицо его побелело, стало страшным. Руменика вцепилась в локоть Акуна, не сводя глаз с воеводы. Однако Радим сумел взять себя в руки. За минувшие два дня он слишком хорошо изучил натуру Акуна, чтобы сомневаться в его слове.

– Я дам вам охрану, – предложил он.

– Не стоит. Я же сказал – мы справимся вдвоем.

– Ты не знаешь дороги.

– Найду как-нибудь. У нас говорят: «Красноречивый язык до рая доведет».

– Хорошо, – сдался Радим. – Даю вам два дня. Но при одном условии.

– Назови его.

– Поклянись, что ты вернешься в Торжок в любом случае.

– Клянусь, – без малейшего колебания сказал Акун, и это окончательно убедило Радима.

– Бог вам в помощь, – сказал воевода, смягчившись. – Млын даст вам в дорогу все, что пожелаете. И помни, старик – пуще ока своего береги ее! Великое сокровище с собой в дорогу берешь. А я за вас молиться буду.

Ратислав поднял лук и пустил стрелу. Стрела угодила в ствол дерева всего на пядь выше обозначенного на коре круга.

– Вот видишь, ты почти научился стрелять, – сказал Хейдин, хлопнув юношу по плечу. – Ты больше не дергаешь тетиву в момент спуска, и стрела летит ровно. Ты стал правильно целиться. Осталось научиться стрелять по движущейся цели.

– Я научусь, – ответил юноша. – Из этого лука я в кого хошь попаду.

– Вот и славно. Только хвастать не нужно.

– Ты обещал научить меня драться мечом, – напомнил Ратислав.

– Вначале нужно как следует освоить лук, – улыбнулся Хейдин, оглянулся по сторонам. – А где Зарята?

– Здесь я! – Мальчик выглянул из-за поваленного бурей дерева, на котором Хейдин и Ратислав оставили свои тулупы. – Тут под деревом нора чья-то. Чаю, лисья.

– Смотри, руку туда не сунь! – предупредил Ратислав. – Не то укусит!

– Не укусит, – заявил Зарята. – Папка ее за это на воротник выделает. Так ведь, папка?

– Так, – сказал Хейдин.

– Дядя Хейдин, он ведь серьезно, – шепнул Ратислав.

– Я знаю, – ответил ортландец.

Еще утром, в первые же минуты после пробуждения, Хейдин понял, что разговор с Зарятой, который привиделся ему, сновидением не был. Под утро Хейдину приснилось то, чего он никогда раньше в своих снах не видел. Хейдин увидел свет. Это был тот удивительный свет, который можно увидеть только в детстве, погожим майским или июньским утром. Хейдин и был в своем сне ребенком, играющим в игру, придуманную им в детстве. Нарвав спелых вишен в саду, он протыкал их швейной иглой, представляя, что игла – это его меч, а вишни – это враги. Вишни истекали красным соком, совсем как раненые воины кровью. Играл он рядом со старой калиткой, выходящей на дорогу; столбы калитки оплели ползучие растения, а замок перестал открываться и закрываться задолго до рождения Хейдина. И еще у Хейдина было удивительное чувство, что сегодня в эту калитку обязательно войдет его мама, которую он так давно не видел и успел по ней соскучиться. Потом в знойную тишину летнего утра вошел восхитительный запах свежеиспеченного хлеба. И, наконец, был женский голос, приятный и мелодичный, поющий что-то очень красивое. Когда Хейдин открыл глаза, он понял, что этот голос продолжает звучать наяву.

Потом он увидел Липку. Он узнал ее не сразу, поразившись тому, как же она изменилась. Девушка была в платье, которое много лет хранилось в ларе, и сама Липка уже не верила, что когда-нибудь его наденет. Покойная Ясениха, когда-то долгими вечерами вышивавшая это платье, порадовалась бы сейчас тому, как хороша в этом платье ее дочь. Простая туника из тонкого льна была покрыта искусной вышивкой по рукавам, груди и подолу. Красный узор вышивки по белому льну красиво дополнялся голубой шелковой лентой, которой Липка повязала волосы на лбу. Девушка в этом наряде казалась изящной, свежей и прекрасной, как светлое летнее утро, которое Хейдин увидел во сне. И еще – девушка пела. Песня была протяжная мелодичная, и синие глаза Липки были полны какой-то светлой грусти. Тут она заметила, что Хейдин проснулся и наблюдает за ней, и всплеснула руками.