Андрей Астахов - Девятый император

Потом показалась излучина Туэйда. Здесь в первый раз они услышали далекий тягучий вой, напоминающий крик разъяренного кота. Руменика испуганно посмотрела на старого милда.

– Кании, – спокойно ответил тот. – Погоня близко.

– И что делать?

– Едем к броду. Он недалеко, пол-лиги отсюда.

– Акун, нас не поймают?

– Не бойся. Звери далеко, а люди, их пославшие по нашему следу, еще дальше. Мы переправимся на тот берег раньше, чем они будут здесь.

– Ты хороший следопыт, Акун.

– Каждый делает то, что умеет, – ответил милд и пришпорил коня.

Берег был топкий, ноги лошадей вязли в мокром мелком песке, оттого расстояние в пресловутые поллиги преодолевали очень долго. Кании еще раза два подавали голос, переговариваясь в ночи, и их зловещий вой заставлял Руменику крепче хватать поводья Куколки. Лягушки продолжали свой тысячеголосый концерт, а из темной громады леса на том берегу тоже раздавались какие-то крики, не то зверей, не то птиц, не то неведомых существ. Стало очень холодно, и Руменика подумала, что старый варвар не зря взял в деревне теплые вещи. Может, этот самый Солтьерский лес особенный, и там даже летом стоит зимний холод?

Наконец Акун остановился, поднял руку.

– Моя вешка, – сказал он, показав на очищенную от коры палку Локтей в шесть высотой, белевшую на берегу. – Вот и брод.

– Здесь глубоко?

– Вода может дойти лошадям до брюха. Поэтому подтяни ноги, времени сушить обувь у нас не будет. Держись за мной и не распускай поводья, не то тебя унесет течением!

Акун повел своего Габара в воду, и Руменика двинулась следом. В воде было страшно. Воды Туэйда были совершенно черными: хмарь затянула небо еще до сумерек, и теперь даже звезды не отражались в реке, похожей на поток расплавленной смолы. Лошади храпели, тревожно поводили ушами, раз или два Куколка едва не шарахнулась в сторону, и Руменика с трудом ее удержала. Вода плескалась у самых ног. Разные тревожные мысли лезли Руменике в голову, и от этих мыслей волосы ее шевелились, будто живые. Она вспоминала истории об утопленниках, о водяных девах мэви, которые не любят женщин и обожают мужчин и детей; она припомнила сказки о водяных чудовищах, которые ей рассказывала Хорла. При свете солнца река казалась мирной и безопасной, сейчас же просто излучала темный ужас. Позади была погоня, свирепые кании, мяукающие вопли которых были все ближе, впереди – Солтьерский лес, и тьма меж его громадными корявыми деревьями внушала не меньший страх, чем черные воды Туэйда.

Однако Акун уверенно преодолевал брод. Вскоре дно реки начало подниматься, и лошади радостно зафыркали. С того момента, как они вошли в воду на лаэданском берегу реки до прибытия на роширский берег, прошло не более четверти часа.

– Хвала Эш-Лешу! – провозгласил Акун, бросая в воды реки кусок курицы и краюху хлеба. – Слава божественной Триаде! Теперь мы в безопасности.

– А погоня? – спросила Руменика.

– Они не сунутся в реку. И еще, нарушать границу Рошира даже императорские слуги не могут просто так.

Руменика с облегчением вздохнула. Внутри нее будто развязался болезненный тугой узел, который последние дни не давал ей ни есть, ни спать спокойно. Впервые за четыре дня Руменика не боялась будущего.

– Поужинать бы, – сказала она, подъехав к Акуну.

– Сначала оставим берег. Наша цель недалеко, совсем недалеко. Надо проехать в лес.

– Ночью? – Руменика с трепетом посмотрела на черную стену деревьев. – Как ты собираешься найти дорогу в этой чаще?

– У нас есть подарок наших друзей.

Акун порылся в своих вещах и извлек из недр переметной сумы мешочек из темного бархата. В мешочке был шар величиной с крупное яблоко из темного стекла. Акун произнес несколько слов на неизвестном Руменике языке, и произошло удивительное – шар засветился теплым белым светом, который постепенно разгорался и становился все ярче. Но еще более удивительным было то, что шар остался висеть в воздухе, когда Акун убрал руку.

– Путеводная звезда, – улыбнулся милд. – Едем!

Шар, разгораясь все ярче, плыл в нескольких локтях над землей, высвечивая дорогу Двигаясь за шаром, они вскоре обнаружили в стене деревьев просеку и углубились в нее. Просека была широкая, но кроны деревьев нависали над ней очень низко – приходилось пригибаться в седле. Шар уверенно плыл вперед: в его теплом белом свечении лес больше не казался жутким и зловещим, и даже непонятные звуки в чаще стихли. Солтьерский лес стал загадочным и колдовским.