Мэри Стюарт - День гнева. Принц и паломница

Казалось, она сама уже знала ответ на свой вопрос, поскольку заговорила она легко и беспечно:

— Ну, Мордред, теперь ты заглянул в мой кристалл. Что ты увидел?

Он не решался заговорить и потому только покачал головой.

— Ничего? Ты хочешь сказать, что ничего не увидел?

Юноша наконец обрел голос, но в этой давящей подземной тишине он прозвучал хрипло:

— Я видел озерцо морской воды. И я слышал море.

— И это все? В омуте, столь полном магии и волшебства? — К немалому его удивленью ведьма улыбнулась. Безрассудный мальчик, он ожидал, что она будет разочарована.

— Только воду и выступ скалы. Отраженье этого выступа. Я… Думаю, однажды я заметил, как что-то шевелится, но я подумал, что это минога.

— Сын рыбака, — рассмеялась она, но на сей раз в прозвище не слышалось издевки. — Да, там есть минога. Ее занесло сюда приливом в прошлом году. Что ж, Мордред, мальчик из моря, ты не пророк. Какой бы силой ни обладала твоя истинная мать, эта сила обошла тебя стороной.

— Да, госпожа.

Мордред произнес эти слова с очевидной благодарностью. Он позабыл, какое посланье она велела искать ему в кристалле. Он отчаянно желал, чтобы эта беседа подошла к концу. Едкий дым масла в лампе, смешанный с душными запахами королевиных притираний, действовал на него угнетающе. Голова у него кружилась. Даже шум моря доносился теперь словно из иного мира. Он пойман в ловушку потаенного безмолвия в этой древней и лишенной воздуха гробнице, наедине с королевой-ведьмой, которая дурачит его своими вопросами и смущает странными переменами в настроении.

Теперь Моргауза пристально наблюдала за ним. Странное выражение ее лица заставило втянуть Мордреда голову в плечи, как будто ни с того ни с сего он почувствовал себя чужим в собственном теле. Не желая этого знать, но для того, чтобы нарушить молчанье, он спросил:

— Ты видела что-нибудь в озерце, госпожа?

— Действительно видела. Оно еще там, виденье, которое явилось мне вчера, и являлось раньше, являлось еще до того, как прибыл Артуров гонец. — Ее голос стал глубоким, низким и ровным, но в мертвом воздухе подземелья не обрел эха. — Я видела хрустальный грот, а в нем — моего врага. Мой мертвый враг лежал меж свечей на погребальном помосте; нет сомненья, он гниет, погружаясь в забвенье людское, как я однажды прокляла его. И я видела самого Дракона, возлюбленного моего брата Артура, сидящего среди своих позолоченных башен, подле своей бесплодной королевы в ожиданье того, когда его корабль вернется на Инис Витрин. А еще — саму себя и моих сыновей, и тебя, Мордред; все вместе мы несли дары королю, и за самыми вратами Камелота наконец… наконец… И тут виденье поблекло, но я еще успела увидеть, как он идет к нам, Мордред, как сам Дракон идет к нам… Бескрылый теперь Дракон, готовый прислушаться к иным голосам, испробовать иное волшебство и возлечь с иными советчиками. — Тут она рассмеялась, но смех ее был столь же гнетущ и пугающ, как и выраженье лица. — Как сделал он это однажды в прошлом. Подойди ко мне, Мордред. Нет, оставь лампу. Мы сейчас вернемся наверх. Подойди ко мне. Ближе.

Сделав несколько шагов, юноша стал перед королевой. Ей пришлось поднять голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Подняв руки, она взяла его за плечи.

— Как сделал он это однажды в прошлом, — повторила она с улыбкой.

— Госпожа? — хрипло переспросил юноша.

Руки королевы соскользнули вниз, сжали ему предплечья. Потом она внезапно привлекла Мордреда к себе и прежде, чем он успел догадаться о ее намеренье, долгим поцелуем поцеловала его в губы.

Сбитый с толку, возбужденный ее запахом и неожиданно чувственным поцелуем, он трепеща стоял в ее объятьях, но на сей раз не от холода или страха. Она поцеловала его еще, и голос ее был сладок как мед у его губ.

— У тебя губы твоего отца, Мордред.

Губы Лота? Ее супруга, который предал ее, когда возлег с его матерью? И она целует его? Быть может, желает его? Почему бы и нет? Она все еще хороша собой, а он молод и столь же опытен в делах любви, как и любой другой юноша его лет. Была при дворе некая дама, которая сочла за удовольствие стать его наставницей на стезе удовольствий, и была также девушка, дочка пастуха, жившая на благоразумном расстоянии от дворца, которая высматривала его, не едет ли он верхом в те края через вересковые пустоши, когда вечерний ветер дул с моря… Мордред, воспитанный на островах, которых не коснулись еще ни римский обычай, ни христианская мораль, имел не больше представления о грехе, чем молодое животное или один из древних кельтских богов, обитавших в священных каменных кромлехах, откуда они выезжали радугами в солнечные дни. Почему же тогда его тело отшатывается, а не отвечает на ее зов? Отчего ему кажется, что его коснулось вязкое засасывающее зло?