Мэри Стюарт - День гнева. Принц и паломница

Александр с поклоном произнес все положенные приветствия, на что старик улыбнулся и жестом предложил ему сесть в кресло между окном и кроватью.

— Сын Бодуина Корнуэльского, как сказала мне дочь. Я его помню. Сам я с ним никогда не встречался, но о нем всегда хорошо отзывались. Отец, каким можно гордиться. И как я понимаю, твоя мать еще жива?

Так что Александру пришлось повторить историю убийства своего отца и собственного бегства от двора короля Марча, а также рассказать о том, как его мать поклялась, что сын однажды отомстит за отца.

— И ты отправился в поход для свершения мести?

— Не совсем, господин. Разумеется, я так бы и сделал, но мать и слышать об этом не хотела. Не в том дело, что время умерило ее любовь к моему отцу и горе, но в том — как она сказала, что с того дня изменилась сама Британия. Были и другие пути навлечь на короля Марча позор и, быть может, даже смерть. Она не позволила мне ехать в Корнуолл, но велела отправляться в Камелот и представить все дело законному суду Верховного короля.

— Что объясняет, почему ты следуешь на Север через Регед! — воскликнул герцог, потом улыбнулся: — Нет, мой мальчик, я знаю, почему ты здесь. Я слышал о твоем пребывании в Темной Башне от дочери — то, что ты ей рассказал. Не думай, что я стану тем, кто бросит в тебя камень! Когда-то — очень давно — я сам был молод и совершил несколько глупых и греховных поступков, о которых мне теперь не хотелось бы вспоминать… Но даже несмотря на зло, я верю, что Господь направляет нас тем путем, каким нам назначено идти.

Он помедлил, и голова его вновь упала на подушки словно от усталости. Но когда Александр встал, собираясь уходить или позвать монахиню, примостившуюся на табурете в коридоре, герцог поднял руку, останавливая его.

— Нет. Все в порядке. Я не устал, только говорю медленно, как ты, без сомнения, слышишь, и еще медленнее мыслю. Мне сказали, со временем это пройдет, но боюсь, время — это та Роскошь, которой у меня нет.

Александр попытался было протестовать, но герцог с улыбкой покачал головой.

— Благодарю тебя, но я говорил не о смерти. Я намерен еще многое сделать до того, как настанет мой час! Я говорю о настоящем, о сегодняшнем дне, о том, что сделать необходимо немедля и что я, увы, не способен совершить. — Он сделал долгий и судорожный вдох, а потом, словно это придало ему сил, кивнул с чем-то похожим на решимость и живость. — Да, мне многое надо сказать тебе, принц Александр, и о многом просить тебя. Но прежде, не нальешь ли мне вина? Оно на столе вон там; да, мне позволили его пить, или, уверяю тебя, моя тихая и ласковая дочь без жалости заперла бы его в ларце… Благодарю тебя. Выпей и ты со мной. А теперь прошу, снова сядь и расскажи мне историю, которую ты рассказал моей дочери. Быть может, ты сможешь поведать мне больше, чем решился сказать ей? Но я должен услышать все. Это касается меня ближе, чем ты думаешь.

И Александр снова повел рассказ о событиях в Темной Башне, на сей раз не трудясь скрыть ничего. Следует помнить, что он никогда не знал совета или даже присутствия отца, и теперь обнаружил, что говорит с большей свободой, чем та, что он испытывал даже в беседах с Барнабасом в Крейг Эриэн. Время от времени герцог задавал вопросы, так что, когда принц наконец умолк, недосказанным не осталось ничто.

Герцог сразу же перешел к тому же, на чем остановилась Алиса:

— Ты говорил о «советах» королевы Морганы. Ты помнишь всех мужей, кто был при ней?

— Думаю, да. Я не знал в ее свите всех поименно, но те, что были к ней ближе всего и заседали с ней в восточной башне, их имена мне известны.

— И одно из имен, что ты слышал, было Мэдок?

— Да, господин. Я слышал это имя лишь однажды, когда граф Ферлас отчитывался перед королевой.

— Так, значит, в Темной Башне его не было?

— Нет, господин. Но насколько я понимаю, он бывал там раньше. Он уехал на Север с каким-то порученьем от королевы. Я так и не узнал, в чем оно заключалось, могу только передать тебе слова Ферласа. Но это был не этот… не поход за граалем. Это… — горько заключил Александр, — оставляли для бросовых глупцов.

— Ну, — с улыбкой отозвался Ансерус, — передо мной глупец, который, похоже, избавился от своих шор — и ты на много лет моложе, чем был я, когда это случилось со мной! Нет, мой мальчик, забудь об этом. Думаю, теперь для тебя все изменится. Налей мне еще, а потом, будь так добр, выслушай, о чем я тебя попрошу.

Александр подал ему вина. Старик вновь несколько минут лежал в молчании, вертя кубок в пальцах, которые казались медлительными и хрупкими, но были вполне тверды. Когда он заговорил, голос его тоже как будто окреп: