Мэри Стюарт - День гнева. Принц и паломница

Дождь падал ему на лицо. Капли были холодными и освежающими. Тело же его, пусть и тщательно укутанное, словно омыли горячей водой. Он снова плыл. Звуки урывками появлялись и исчезали, словно биение крови, струившейся из его раны. Кто-то — это был Гахерис — говорил:

— Сойдет. Да что ты, не бойся. Братья о нем позаботятся. Да, и лошадь тоже. Привяжи ее вот здесь. Скорее. А теперь оставь его.

Он прижался щекой к мокрому камню. Все его тело горело и пульсировало. Как странно: и после того, как остановились лошади, топот их подков еще отдается глухими ударами в его венах.

Перегнувшись через его тело, слуга дернул за веревку. Где-то вдали задребезжал колокол. Но не успел еще замереть звон, лошади исчезли. И ни звука во всем мире, только шорох дождя, неуемно падающего на ступени, где Гахерис и слуга бросили его.

На следующее утро, вскоре после курьера, Артур въехал в город, гудевший словно растревоженный улей. За регентом послали, еще не успел король смыть с себя дорожную грязь.

Когда слуга объявил о приходе Бедуира, король сидел за столом в своей рабочей комнате, а личный слуга, опустившись на корточки у его ног, стягивал с них потертые и грязные дорожные сапоги. Не взглянув ни на короля, ни на его местоблюстителя, слуга забрал сапоги и удалился. Ульфин служил Артуру все годы его правления. Слухов он слышал едва ли не больше, чем кто-либо другой, но говорил об их предмете намного меньше кого-либо. Но даже он, безмолвный и доверенный слуга, покинул рабочую комнату с облегченьем. Есть вещи, которые лучше не только не говорить, но даже не знать о них.

Та же мысль терзала и обоих оставшихся в рабочей комнате мужчин. В глазах Артура, возможно, даже читалась мольба, обращенная к старому другу: «Не вынуждай меня задавать вопросы. Давай найдем способ — любой, какой угодно способ — обойти эти вдруг поднявшиеся над гладью подводные камни и вернуться назад на широкие просторы доверия. Нечто большее, чем дружба, большее, чем любовь, зависит от этого молчания. Мое королевство висит на нем как на волоске».

Нет сомненья, оркнейские принцы, да и другие из их клики были бы немало удивлены, услышь они первые слова короля. Но оба — и король, и регент — знали, что если о первом и тягчайшем злосчастии говорить невозможно, то о втором невозможно не говорить и вскоре придется что-либо предпринять. И звалась эта напасть Гавейн Оркнейский.

Король сунул ноги в отороченные мехом домашние туфли, развернулся всем телом в просторном кресле и взбешенно вопросил:

— Во имя всех подземных богов, неужто так нужно было их убивать?

Бедуир развел руками, и в этом жесте сквозило отчаянье.

— А что мне было делать? Убийства Коллеса было не избежать. Я был безоружен, а он бросился на меня с мечом. Я должен был этот меч отобрать. У меня не было ни выбора, ни времени на раздумья, иначе он прикончил бы меня. Смерть Гарета — для меня горе. Я в ней повинен. Не думаю, что он был там из измены, но лишь потому, что оказался в своре, когда поднялся крик, и, возможно, он тревожился за Линет. Признаю, я едва видел его в общей свалке. Я действительно скрестил мечи с Гахерисом, но лишь на мгновенье. Думаю, я нанес ему рану, всего лишь царапину, но потом он исчез. А после того, как пал Агравейн, все мои мысли были о королеве. Во всем этом деле Гахерис кричал громче всех, он и тогда еще выкрикивал ей оскорбленья. И я помню, как он обошелся с собственной матерью. — Он на мгновенье замялся. — В этом было что-то от ночного кошмара. Мечи, оскорбленья, свора рвется к королеве, а она, бедная госпожа, стоит как громом пораженная тем, что хватило и мига, чтоб мир и покой вкруг нее сменились кровавой бранью. Ты уже виделся с ней, Артур? Как она?

— Мне сказали, что с ней все хорошо, но она еще не оправилась от потрясенья. Когда я посылал за известиями о ней, она была у Линет. Я пойду к ней, как только почищусь с дороги. А теперь расскажи мне остальное. Что с Мордредом? Мне сказали, что он был ранен, а потом что он уехал — бежал — вместе с Гахерисом. Вот чего мне никак не понять. К «младокельтам» он примкнул лишь по моей просьбе, более того, на деле в ночь перед моим отъездом из Камелота он явился ко мне со словами предостереженья о том, что они, возможно, замыслили… Ты не мог этого знать. Это моя вина, мне следовало сказать тебе, но в его предостереженьи была и другая сторона…

На том он и оставил, а Бедуир только молча кивнул: это была спорная и опасная земля, по которой каждый из них мог ступать без единого слова. Артур нахмурился, глядя себе на руки, потом поднял на друга встревоженный взор.