Мэри Стюарт - День гнева. Принц и паломница

— Рыбацкое отродье? — передавалось шепотом из уст в уста. — Ну да, как же! Такое мы уже слышали. Только погляди на него… Так, кто же его мать? Сула? Я ее помню. Хорошенькая. Она была когда-то в услужении здесь во дворце. Во времена короля Лота это было. Как давно он бывал в последний раз на островах? Лет двенадцать назад? Одиннадцать? Надо же, как время бежит… А мальчишка-то вроде самого подходящего с виду возраста, что скажешь? Ну-ну, похоже, нас ждет кое-что интересное. Весьма интересное, весьма…

Вот о чем перешептывались во внутреннем дворе. Этот шепот, услышь его Моргауза, пришелся бы ей по нраву, а услышь его Мордред, привел бы его в ярость; но мальчик ничего не слышал. Но он слышал бормотанье и чувствовал на себе любопытные взгляды, но только еще прямее держал спину, втайне желая, чтобы с испытанием было покончено и он поскорей вернулся домой.

Но вот они уже достигли дверей главного зала, и, когда слуга распахнул перед ним тяжелые створки, Мордред позабыл о шепоте, о том, сколь чужим он здесь выглядит, обо всем, кроме открывшегося перед ним великолепия.

Когда Моргауза под гнетом Артурова гнева покинула наконец Дунпельдир, чтобы обосноваться в собственном своем королевстве на Оркнейских островах, случайный отблеск в ее магическом кристалле, должно быть, предупредил ее, что пребывание на севере окажется долгим. Ей удалось увезти с собой многие сокровища из южной столицы Лота. Король, правивший теперь там повелением Артура, Тидваль, обнаружил, что его твердыня лишена всяких удобств. Тидваль был правитель суровый и твердый, так что едва ли его это сильно заботило. Но Моргауза, дама, привычная к роскоши, сочла бы, что с ней обошлись жестоко, если б ее лишили каких-либо необходимых регалий королевского достоинства, и со своей добычей сумела свить себе уютное гнездышко, полное ярких красок, дабы смягчить тяготы изгнания и оттенить свою некогда прославленную красоту. Все каменные стены большого зала были увешаны яркими тканями. Гладкие плиты пола были выстелены не тростником или соломой, как того можно было ожидать, а пестрели островками оленьих шкур, бурых, желтовато-бежевых или пятнистых. Тяжелые скамьи по стенам зала были сработаны из камня, но кресла и табуреты, расставленные на возвышении в дальнем конце зала, были деревянными с тонкой резьбой, богато раскрашенными и устланными яркими подушками, а створки массивных дубовых дверей были красиво украшены и пахли маслом и воском.

Ничего этого сын рыбака не заметил. Его взор был устремлен к женщине, сидевшей на роскошном троне в самом центре возвышения.

Моргауза, королева Лотианская и Оркнейская, все еще была очень хороша собой. Свет, падавший через узкое оконце, играл бликами в ее волосах, потемневших с клубничного золота ее юношеских лет до зрелой насыщенной меди. Ее глаза под удлиненными веками светились зеленым подобно изумрудам, а кожа сохранила сливочную гладкость былых времен. Чудесные волосы королевы были убраны золотом, в ушах и на горле у нее горели изумруды. Моргауза была облачена в платье цвета меди, и на сложенных на коленях изящных ручках переливались самоцветные камни.

Пять женщин позади трона — придворные дамы королевы — при всей изысканности своих одежд казались невзрачными и пожилыми. Те, кто знал Моргаузу, ни на мгновение не усомнился бы, что эта видимость была столь же тщательно спланирована, как и впечатление, которое производила сама королева. У ступеней возвышения и вдоль стен зала стояли около дюжины человек, не больше, и все же мальчику Мордреду казалось, что зал полон людей и любопытных взглядов еще более, чем внутренний двор дворца. Он поискал глазами Гавейна или кого-нибудь из младших принцев, но никого из них не увидел. Когда он вошел, несколько нервно помедлив у самых дверей, королева сидела вполоборота к нему, беседуя с одним из своих советников, низеньким и тучным седобородым человечком, который, склонившись в поклоне, смиренно внимал ее словам.

Затем она увидела Мордреда. Королева выпрямилась в своем высоком кресле, и опустившиеся длинные веки скрыли вспышку интереса, промелькнувшую в ее глазах. Кто-то подтолкнул мальчика в спину и прошептал ему на ухо:

— Иди. Подойди к возвышению и стань на колени.

Мордред повиновался. Он приблизился к королеве, но, когда он собирался опуститься на колени, движеньем руки она приказала ему остаться на ногах. Он ждал, выпрямив спину и расправив плечи, такой очевидно самодостаточный, и не делал попытки скрыть удивленье и восхищенье, которое испытывал при виде первой в своей жизни августейшей особы, восседающей на троне в пиршественном зале. Он просто стоял и смотрел во все глаза. Если наблюдатели ожидали, что он будет смущен или придет в замешательство, их ждало разочарованье. Тишина, повисшая в зале, таила в себе жадное любопытство, к которому примешивалось веселое удивленье. Королева и мальчик из рыбацкой хижины на островке тишины мерили друг друга глазами.