Шимпо Ботан - Люди и Тени

— Мне УЖЕ страшно.

А бой кипел. Сто десять кузунийских кавалеристов, бряцая доспехами, кружили вокруг двуглавого уродца. Тот махал дубиной — и не вслепую. Тяжелые, сокрушительные удары ломали кости людям и коням, сминали латы, вышибали всадников из сёдел. Ещё один взмах дубины — ещё два всадника покатились по земле, изувеченные, вместе с ржущими конями. Испачканные, оглушенные, они уже не могли встать на ноги. В светлых глазах — боль и опустошенность… Но люди не сдавались. Прочные лёгкие доспехи почти не стесняли движения, живые всадники уворачивались от ударов, и сами не оставались в долгу! Били метко, целились в сочленения черной, закаленной подземным огнём брони, и клинки пробивали кольчугу, ранили обезумевшего врага. Ещё один удар молодого воина-кузуни — и копьё застряло под коленом уродца, брызнула зловонная дымящаяся жижа. «Есть!» Маразут уже шатался, но продолжал биться, обезумев от запаха крови — своей и человеческой. «Умрите одноголовые!» — ревела на своём тёмном наречии, мужская голова. Женская — дико хохотала. Никто их не слушал… А вокруг разъезжали лихие варвары, пускали острые свистящие стрелы. Целились в уязвимые места — глаза, уши, шеи — и попадали!

— О, Боги, — тихо сказала синевласая Майта, — какая жестокость… С обеих сторон…

— Это война, а не благородный поединок, — молвил Куттун, и вытер лицо рукавом. — Убиваешь ты или убьют тебя. Третьего не дано.

Тем временем Батташ увидел, что враг, наконец, начал ослабевать.

— Верёвки!

Смелые варвары бросили арканы. Одна верёвка опутала правую руку маразута, дубина перестала разить.

— Держать! — кричали потомки степняков, изо всех сил пытаясь не выпустить аркан. Десять человек — и едва удерживали его… Ещё одна, брошенная меткой рукой верёвка обмотала левую руку.

— Ноги! Ноги! — Батташ уже охрип. — Спутайте ноги!

Ух, если бы это было так просто… Враг не собирался сдаваться. Обе головы гордые, да и понимали — пощады не будет. Маразуты никогда не щадили людей, даже если те просили. Наоборот, наслаждались убийствами — а значит и сами не заслуживали милости.

— Так! Давай-давай!

Тварь лягалась ногами, то и дело, сшибая подвернувшихся всадников. Но всё уже было решено. Один моток верёвки охватил ноги, затем второй, третий. Свистели стрелы… Залившись безумных хохотом, враг повалился на землю.

— Урагх!

— Кумай!

Добивание! Воины спрыгивали с коней и изо всех сил рубили поверженного врага. В каждый удар вмещали всю свою безысходную злость, весь страх и скорбь за погибших товарищей. Но вот — гигант содрогнулся, сбрасывая с себя людей. «Э, встаёт! Верёвки разрывает!» Даже самые стойкие бойцы пятились — неужто враг бессмертен?

— Я буду жить вечно. — глухо молвил маразут, обеими головами. Упрямый и жестокий, беспощадный к людям и к себе самому. Четыре глаза лучились ненавистью, не просто злостью, но Ненавистью, уверенной, закостенелой. Схватил зазевавшегося кузуни и раздавил как цыплёнка, хрустнули кости.

— Стреляйте, ребята! — охрипло кричал Батташ.

Но в этом уже не было нужды — силы оставили монстра. Глаза закатились, из лёгких вырвался тоскливый вздох… В двух мозгах прозвучала одна мысль: «Слишком дёшево продали жизнь». Скаля снежно-белые зубы, Нурух-Норох, дитя Лумуй-Ломоя, повалился замертво. Земля содрогнулась от падения гигантской туши, настала тишина.

— Двадцать шесть к одному, — тихо проговорил Тес-Нур. Как для боя с маразутом, хорошее соотношение. Обычно всё хуже.

— Двадцать шесть к двум! — мрачно улыбнулся Батташ. — Головы-то две!

Кавалеристы возвращались к колеснице. Уставшие телесно и душевно, потные, злые. После жестокой сечи и смерти боевых товарищей, хотелось лишь одного — отдохнуть… Настроение у всех — не самое лучшее. Ещё бы! Тварь завалили, но четыре её сородича целы, а пехота рубиться с тенями — победит ли? В хмурых глазах застыла тоска, как отражение ив в мутной воде. Тем более было много раненых. Но тут случилось маленькое чудо — покров туч истончился, ветер разорвал их покрывало, и зыбкие солнечные лучи коснулись земли. Будто несмелая улыбка сквозь века, привет от минувших эпох… Лучи подсветили мутную мглу, озолотили подушки тумана, и немного согрели воинов, а главное — вернули в души свет.

— Такое случается, — проговорил один бывалый офицер. — Хоть и редко.

А вот и колесница! Целая, невредимая — как воплощение порядка и уверенности, посреди безумной, и, в общем-то, глупой войны-мясорубки. Мараван и Тариваш курили, обсуждали минувшее побоище. «Да, под коленями слабое место, парень молодец, что туда ударил». Понимающий кивок. «Да, но рискованно…» Точь-в-точь, ханаарские зрители, после боя быков. Немного поодаль расположились княжеские гвардейцы, чистые и свежие, они по-прежнему охраняли Найпу. Варвары поглядывали на них с немым вопросом: «Ага, мы кровь проливали, а вы?» Но гвардейцы не смущались. Они вообще никогда не смущались. Хранили покой души.