Алексей Веселов - Как исправлять ошибки (СИ)

– Кобру?!

– Ну да, а что‑у? Меня покорили ее изящество, гладкая кожа и мр‑р‑р‑рау… раздвоенный язычок. К тому же у нас были одинаковые гастрономические вкусы – оба‑у любили мышей, – я помотал головой, но решил больше не перебивать. У этого клетчатого явно извращенное отношение к любви, но это его личное дело, в конце концов. – Мы‑у тогда гастролировали по пряному базару, срывая медитативные аплодисменты умирающих индусов. И решил я‑у сделать гадине своей предложение. Надел чалму многослойную, сандалики носком к верху задранные, да халат цветастый, букетик анисовый собрал и мышку дохлую подмышку сунул. Заглянул в корзину плетеную, где обитала Аш‑Ша, а там соперник мой бравый лежал – мангустом звался. Улыбался нагло, да очки моей кобры на свой нос насаживал. Подумал я‑у тогда, что пустила Аш‑Ша его в корзину первым. А для кота‑у быть вторым, утоплению в ведре подобно. Ну, ты понимаешь?

– Конечно‑конечно! – сразу же согласился я, чтобы не вызывать у киса негативных эмоций. Он, может, и извращенец, но уж больно интересно рассказывает.

– Так вот, переполненный яростью обманутого мяу‑мужа сиганул я‑у в корзину и пока дудкой брюхо мангусту не вспорол, не успокоился. А когда кишочки любовничка по стенкам размазывать стал, углядел, что кобра моя‑у старая в утробе соперника разлагалась, – Сириус примолк, и мне даже показалось, что он всхлипнул. – Эх, здесь вам не сказка про Красную Шапку, где из вспоротого нутр‑р‑ра‑у могут живыми выбраться, здесь Восток, как говорится – дело тонкое, – с отчаяньем в голосе изрек он, снова немного помолчал и только потом продолжил: – Погрустил я‑у тогда, с четверть часа примерно, пометил корзинку, чтобы остальным ма‑унгустам неповадно было, и отправился к пиратам – догоняться ромом. Быть корабельным котом, надо признать намного интереснее, чем в дуды дудеть. Тут тебе‑у и песни, да пьяные пляски, пальба из пушек, да сундуки с сокровищами. Правда, штормило меня‑у поначалу, морской болезнью с неделю мучился. Мур‑мурау! Зато, какой головокр‑р‑ружительной роман у меня‑у был с обезьянкой редкобородого капитана! Назовешь меня‑у усатым бабником? Полосатым Ловеласом? Хвостатым Казановой?

– Я бы назвал тебя извращенцем, – не выдержал я. На удивление, кот не обиделся, даже не дернул усами.

– Я‑у тебе вот что, в" Асилий, скажу, подобная извращенная любвеобильная натура присуща каждому коту, что появился на свет в марте… восьмого числа.

– Упс! – икнул я.

– Что?

– Да я, вообще‑то, тоже в марте родился, восьмого, – растеряно сообщил я усатому. – Даром, что не кот.

– А, ну тогда понятно, почему тебя‑у все на красивых девчонок поглазеть тянет, – радостно осклабился Сириус, и в его голосе мне даже послышалась тень одобрения. – Значит, ты‑у меня поймешь.

– Пожалуй, – на всякий случай не стал я спорить, хотя аналогии между красивыми девушками и коровами‑кобрами‑обезьянами не понял.

Кот снял салфетку с шеи, небрежно бросил рядом и мечтательно замурчал:

– Чита‑Рита, высокая, сильная, забавная орангутангиха, оказалась самой нежной из всех моих женщин. И блошек у меня‑у поищет, и за ушком заботливо почешет, и на ночь приласкает. Помнится, схватит меня‑у тремя руками, запрыгнет на мачту и давай в воздух подбр‑р‑расывать. И кто знает, как бы сложилась моя‑у усато‑хвостатая судьба, если бы в одно из подобных свиданий, когда я‑у, раздувая брыла, падал обратно в рыжие лохматые объятия возлюбленной, меня‑у не подцепил пеликан, – Сириус обреченно вздохнул. – Судьба в очередной раз позабавилась над моими чувствами, ведь в тот вечер я‑у готовился сделать предложение капитанской обезьяне. Но коты не теряют бодрость духа никогда‑у! Грустят редко, часто злятся, мстят иногда, но постоянно развлекаются. Подумаешь, прокляли! Я‑у тебе вот что скажу: смысл жизни кота не в достижении какой‑нибудь цели, а в пути, который он проходит, идя к ней. Мрр‑р‑ра‑у‑р…

– А что пеликан? – постарался я выдернуть его из философствования. Уж больно захватило меня жизнеописание этого клетчатого прохиндея. – Это он принес тебя к звездочету?

Сириус ответил не сразу, походил кругами вокруг миски с котлетами, а потом брезгливо зафырчал:

– А что пелика‑ун? Пеликан тот поначалу показался славным малым. Посидели мы с ним в этот вечер, повор‑р‑рковали на буйке из пустой бочки. Поведал я‑у ему и про корову, и про проклятье, и про то, что счастье с бабами не сыщу. И не сразу я‑у понял, отчего этот "дятел" мне‑у в плечо клювом уткнулся, да крылами своими заботливо так приобнял. Но, как только солнышко над нами в небе заулыбалось, увидел я‑у, что пеликан‑то, рядом сидящий, цвета голубого, и что ресницы у него накрашены, и румяна свеклой наведены, да и повадками он больше на павлина походил.