Алексей Веселов - Как исправлять ошибки (СИ)

К моему удивлению Шимшигал в такую рань уже был на рабочей вахте – свеженький, чистенький, импозантный, как всегда, но какой‑то… постаревший, что ли. Увидев нас, он слегка опешил. А когда кис со своим коронным мявом взлетел на стол и положил к его… э… рукам Око, просто шарахнулся в сторону.

– Вреш‑ш‑шь, не уйдеш‑ш‑шь, вернеш‑ш‑шь! – прошипел Сириус, и краска сбежала с лица ректора.

– Мы принесли Око, Шимми, – ехидненько сообщил Аль и без того очевидный факт, – верни котику его собственность, – с этими словами он сделал какой‑то странный пас рукой, и в воздухе полыхнуло. Ух ты! Первый раз вижу, как срабатывает магический договор.

На Шимшигала было жалко смотреть. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что ноги сами, вопреки воле волшебника, понесли его к стене, увешанной дипломами и грамотами.

– Хоть отвер‑р‑рнитесь, извер‑р‑рги! – сквозь зубы прорычала эта жертва собственной жадности.

Мы дружно повернулись к нему спиной, и учитель злорадно хихикнул. В большом зеркале над камином отражалось все, что делал ректор. Я с любопытством наблюдал, как оплывала, открываясь провалом в сейф, рамка диплома. А потом Шимми заорал. Нет, завыл, завизжал, почти разрыдался. Мы дружно кинулись к нему, сейчас уж точно было не до конспирации. Признаться, я не сразу понял из‑за чего трагедия. Да и Аль, похоже, не сообразил, что вывело из себя сначала Шимшигала, а потом и Сириуса. Кис вскарабкался ко мне на плечо, чтобы заглянуть в сейф и взвыл. Оттолкнувшись всеми четырьмя лапами от моего плеча, он сиганул в провал, прижал к себе пару изящных сапожек, сшитых явно по кошачьей мерке, повалился на спину и принялся со всей силы мутузить задними лапами подошвы, при этом продолжая истошно орать.

– Украли! Украли! Ограбили! – голосил Шимми, опустившись на пол и обхватив руками голову.

Я никак не мог взять в толк, что довело их обоих до нервного срыва, но, если на ректора мне было плевать с высокой (можно Алевой) башни, то горе Сырка резало ножом по сердцу.

– Сыр! – не выдержав этой трагедии, я отпихнул звездочета и схватил кота на руки.

– Ау‑а‑у‑ася‑а‑у! – рыдал кис, прижимаясь ко мне вместе с сапогами. – Это‑у коне‑уц! Моя‑у! Моя‑у! Жи‑узнь! Укра‑ули‑у‑у‑у‑у!

– С чего ты взял? – удивился я, и Творожок сунул мне под нос свою вновь обретенную обувку.

На мысках обоих сапожек красовались две аккуратные дырочки, явно прогрызенные какой‑то мелкой тварюжкой. Даже следы зубов на коже по краям разглядеть можно было. Очень знакомых зубов. В глазах у меня потемнело. Я вспомнил серый комочек, повисший на воротнике ректора, когда он спешно сматывался от нас в портал телепорта. А я ей верил! Я ей даже спать со мной в одной постели разрешал! Верь после этого лю… грызунам! Моя ярость тут же среагировала знакомым эффектом. Только на этот раз что‑то происходило не со зрением, а со слухом. Уже через несколько мгновений я перестал слышать вопли наших потерпевших. Вместо этого вокруг расползались шумы и шорохи, все более слабые и тихие, они приобретали объем и слышимость, пока, наконец, я не понял, что слышу что‑то совсем уж странное.

"Сириус, милый, любимый мой! Не надо, не переживай ты так! Я же не знала! Я для тебя старалась! Я думала, вы залог не найдете! Разве ж я могла тебя в такой беде бросить? Не плачь, не убивайся так, любовь моя!"

"Мышь?!" – изумленно подумал я.

"А?! Что?! Кто?!" – заметалось сознание маленькой поганки, но я был так потрясен открывшимися вновь способностями, что начисто забыл о своих кровожадных планах в ее отношении.

"Мышь, я что, слышу твои мысли?!"

"Ася?! Ася, это ты?! Это действительно ты?!"

"Я, мышь, я, не нервничай ты так", – зачем‑то начал я ее успокаивать.

"Ася, я же для него! Для него жизнь украла! Я думала, Шимми ее никогда по доброй воле не отдаст! А теперь? Что теперь?! Он же меня съест!"

"Не съест, не боись. Я сейчас в обморок хлопнусь. Скажи, где мне лучше приземлиться, чтобы тебе сподручней ко мне в карман залезть было?"

"Зачем?" – недоверчиво дернулась мышь.

"Домой тебя заберу, в башню. С Сырком сейчас все равно не поговоришь, он в истерике. Вот успокоится, и вернешь ему его жизнь драгоценную. Так где ты?"

"В норке, в углу. Ты где стоишь, там и падай, только к стеночке прислонись", – быстро сообразила эта паршивка.

Я разжал руки и уронил рыдающего кота. Пошатнулся, припал к стене и медленно сполз на пол. "Зачем я это делаю?" – была последняя мысль, а потом…

Мрак. Кругом был непроглядный мрак. Он окутывал меня, обтекал, ласкал, убаюкивал. Мрак был добр ко мне. Он был любопытен, как щенок, и нежен, как объятие влюбленной женщины. Он был теплым. Но он был непроницаем. И где‑то в глубине моей души или в глубине этого мрака рождался страх. Сначала он казался нежной нотой чистого звука, едва донесенным ароматом приоткрывшегося бутона. Он вносил будоражащее чувство предвкушения. Но постепенно волна его начала накатываться на берег моих чувств все сильнее и агрессивней, и вот уже мощная низкая вибрация заставляет меня сжиматься от ужаса. Мне хотелось кричать, но голоса не было. Хотелось вырваться из этого непроницаемого ничто, но тело отказывалось пошевелиться. Я ослеп, оглох, окаменел, и только страх накатывал и отступал, чтобы снова кинуться на меня ревом бешеных псов. Мне казалось, что я умираю. Мне хотелось умереть, чтобы прекратить эту муку. Но даже в этом мне никто не мог помочь. Никто? Я вспомнил.