Андрей Ветер - Праздник прощания

— Знать бы, какие законы он сочинил для этого мира, — пробурчал Павел, — а то ведь покусают эти твари, потом лечись от сифилиса и доказывай жене, что не от проститутки такой подарочек.

— Мне любопытно другое, — вздохнул Рудик и обратил взор к небу. — Как там все эти человечки? Ведь Кадола сказал, что они сегодня умрут. Может быть, их всех уже нет?

Павел вытаращил глаза, потом многозначительно постучал пальцем по лбу.

— Думай, что ты говоришь, Папуля. Разве он похож на тронувшегося умом? Он просто остался со своей девочкой–недодевочкой.

— Но он уверял, что сегодня никого из этих рутов не останется. Всех убьют какие–то парши.

— Я так понимаю, что парши — это вроде колонизаторов.

— Именно. И руты падут от их руки. Не останется никого из маленького народа. Для чего же ему оставаться с ними, если их не будет, если не для того, чтобы тоже погибнуть? Только вот что: они–то не умирают, говорил Кадола. Я так понимаю, что их Бог принимает.

— Опять ты за свои штучки.

— Их Бог принимает. Но ведь Кадола не сочинил себя в этом мире. Получается, что он просто погибнет, умрёт, как обыкновенный человек. Возьмёт в руки нож (ты же видел, сколько всяких ножей у коротышек) и пойдёт прямо на паршей. А кто знает, какие они? Может, это черти, может обезьяны или обыкновенные фашисты… Всё–таки мы с тобой свиньи порядочные, Павел. Не читали никогда Кадолу нашего. Сейчас, быть может, смогли бы что–нибудь предпринять. А так…

Они брели по рассыпанным камням и отмахивались от наседавшей мошкары.

— Заткнись, что ты душу травишь? В этой психованной стране все наизнанку. Как тут знать, что делать? — Павел резко остановился и прислушался. — Стреляют? Или гром? Ох, чует моё сердце, Папа, что нам с тобой отстрелял яйца в ближайшее время. Давай, работай ногами, — Павел побежал.

Они кинулись прочь. Но прочь от чего? Они не представляли, где они и куда им надо. Они бежали быстро, сочно потея под мышками, на спине и на лице.

Вскоре Рудик упал. Трава исколола ему лицо, и он заплакал. Мир окончательно растерял свою прелесть. Потерялся и ужас. Осталась одна усталость.

— Ну и влипли мы с тобой, Папа. Уж влипли так влипли. Детская сказка, а посреди нее два взрослых дяди торчат и разводят руками. Проклятье! Эту кашу не расхлебать. Это тебе не любовный треугольник разламывать…

До их ушей долетел слабый голос.

— Приплыли, — заключил Павел. — Теперь накроют нас. Табак дело. Пора завещание составлять.

С минуту они лежали неподвижно в траве, затем Павел решил всё же посмотреть, что поджидало их за холмом. Он разгреб густую траву и почти перед собой увидел маленького старичка. Дряхлый рут стоял на коленях и упирался руками в землю.

— Руки мои омертвели. Сила ушла, покинув меня, оставила, сделала ненужным, лишним. Сгубила. Нынче я никто. Я стал трупом и не смог с моим народом паршей встретить. Это страшит меня. Я не умер, но стал безжизненным. Для чего столько жизни дано было мне?

Старик уткнулся лицом в траву. Множество букашек сию же секунду поползло по его белой бороде на лицо ему, в нос, в рот, в глаза.

— Прими меня! Успокой, приласкай, от тяжести освободи! — пропел старик.

Букашки стремительно вырастали числом и быстро покрыли всё тело рута. Они копошились на нём, шелестели тоненькими ножками, и вскоре не стало видно старика. Живая куча насекомых копошилась в траве.

— Вот это фокус! — воскликнул подползший Рудик.

— Давай–ка мотать отсюда. Не ровён час и нас обглодают. Я на такое внимание не напрашиваюсь.

Куча букашек в этот момент загудела и вдруг взметнулась с места, будто кто–то сильно подул на неё. Чёрными песчинками поднялись насекомые в небо и рассыпались в его голубизне. Ровно колыхалась трава. Старика не было.

— Ушёл, — прошептал Рудик, — в Бога ушёл.

— Иди ты… Мошкара, что ли, эта — Бог? Хоть бы косточка осталась, а то просто исчез Ну, Кадола, ну, сочинитель…

— А что там? — показал Рудик куда–то в сторону, и Павел увидел странные чёрные глыбы, похожие на плиты заброшенного строительства. Приятели осторожно направились туда.

— Тоннель. Это не то, о чём говорил Кадола?

— У него бы спросить, — злобно оскалился Павел, — пошли. Рискнём. По сей момент удача была с нами.

Они углубились в проход. Маленькие тусклые лампочки освещали сырые стены. Тут и там виднелись толстенные ржавые цепи, опускающиеся со стен на пол. Вдоль коридора прорисовывалось множество громадных дверей. Где–то слышался тяжёлый скрип открытой двери.