Сиалана - Потерянный осколок

Мгновение, и погружение в истоки мирозданья, спрятанные глубоко в душах фениксов, оборвалось, не успев начаться. Но кое-что я успела уловить. Его чувства. Меня обняли, нежно, но крепко.

— Ты до сих пор любишь ее?

Ответа не последовало, он и не требовался. Так мы и сидели, пока в проеме не появился мой болезный. Малыш взял контроль над телом рассвета три назад. Почему маньяк так долго находился в сознании, подавляя Вана, было вопросом рассвета, но я рада, что, наконец, вижу такие привычные, неуклюжие движения моего белобрысика.

— Заходи, Малыш, у нас тут время откровенных разговоров и нежностей, — я отстранилась от Ласкана.

— Дана, тебе уже лучше?

Какое озабоченное лицо, приятно, когда о тебе беспокоятся. Я похлопала по кровати рядом с собой. Ванька с детской улыбкой в припрыжку побежал ко мне и, не останавливаясь, с разбега запрыгнул на указанное мной место. Феникс же, беспардонно сдвинутый массивной тушей, посчитал свою миссию выполненной и направился на выход. Не дойдя пары шагов до проема, обернулся.

— Да, — сказал в пространство и вышел, но я поняла, о чем он. Любит, по сей рассвет любит.

— Ну что, расчешем тебя? За последние три рассвета вряд ли кто-то помог тебе с волосами, — Ван закивал головой и тут же повернулся ко мне спиной. Соскользнул с кровати и с глухим стуком приземлился на пол.

Люблю его волосы. Нет ничего более успокаивающего, чем медленно перебирать пепельную прядку за прядкой, вплетая их в общий поток переливающихся нитей изящной эльфийской косы. Я взяла гребень, подползла к краю, где сидел Малыш, и отгородилась от всего мира.

— Ты думала, что я не замечу!

Прохладный вечер третьего месяца лета обещал быть долгим. С чего вдруг Палан устроил мне сцену. Стою себе на берегу, между прочим, на четверть моем берегу, поглаживаю Палю по мягкому носу, никого не трогаю, и на тебе — засада! Меня и так старейшины весь оставшийся день разве что на тряпочки не порвали. Но я отстояла свою четвертую часть, правда, другую четвертую часть Кайе пришлось делить с Паланом и еще несколькими мятежниками. Тут уж дряхлечки были непреклонны.

Пока я решала земельный вопрос, все уже собрались и запрягли в повозку подаренного кельпи крупного серого, в белые яблоки, жеребца. Так как наше пресмыкающееся сильно головой приложилось, его верхом перевозить еще нельзя. Рану растрясти может, еще дурачком станет, не дай горгулья. Вот и позаимствовали мы какую-то старенькую узкую повозку, с крышей даже.

И вот уже все в седле на берегу Онры готовятся к рывку на короткую дистанцию до границы, чтобы как можно незаметней и быстрее въехать на нейтральную полосу вдоль пограничья, как меня беспочвенными обвинениями грубо заставляют спешиться. И что ему от меня нужно?

— Плотоядный, что тебя не устраивает? Видишь, я уже уезжаю и обещаю, что в ближайшую весну точно не вернусь, а то и через десять, — тяну ногу в стремя, надеясь, что конфликт исчерпан.

— Оставь Кайю! Я не отдам его тебе, — ан нет, конфликт набирает силу.

— Тебе что, стулом последнюю соображалку отбило? — руки сложены на груди, раздраженно потопываю ногой, выражая все мое недовольство и нетерпение, — милый Кайа сидит себе во дворце, где я его и оставила.

— Его нет во дворце! Не пытайся меня одурачить. Он ушел через другой тоннель, ты его забрать решила. Где вы встречаетесь, отвечай! — кельпи перешел на рык. Похоже, он не шутит.

— Палан, я не собираюсь брать с собой кельпи, — справа кашлянули. Это Широ пытается сказать, что под ним речная коняшка топчется, и оставлять свое транспортное средство здесь он не намерен.

— Я не отдам его! Сразись со мной и если победишь, только тогда я дам согласие на ваш поединок.

Так, я запуталась. Окончательно и бесповоротно. Какой такой бой? Не собираюсь я драться с Паланом, не говоря уже о Кайе. Эта зверолошадь меня одной рукой против течения тащила почти на весу, какой там поединок, скорее казнь. Сделала единственное, что пришло в голову.

— Широ, давай ты его прикопаешь по-тихому, и мы дальше поедем.

Что это с вислоухим. Глаза прячет и моську куда угодно, только не в мою сторону. Он решил так пошутить?

— Широ!

— Прости, Дана, но вызов брошен тебе. Значит, он услышал именно твой зов, не мой. Ты можешь отказаться, но тогда забудь про Кайю. Ты больше никогда не увидишь его.

— Я явно чего-то не знаю. Что за зов?

Мне ответил Ласкан.

— Данка, ну ты и глупая. Они же кони. Они рождены, чтобы вставать под седло, — последние слова явно не понравились рожденному стоять под седлом, и он выразил свое недовольство грозным рыком, — но это им не нравится, — осекся Ласкан.