Тесса Греттон - Магия крови

— Я возьму фонарь, спасибо.

Я стал подниматься по крутой лестнице, ведя рукой по стальным перилам, и вскоре оказался на чердаке, где находилась моя спальня. Здесь был жуткий беспорядок, и мне он нравился; я не любил проводить время в идеально убранных комнатах этажом ниже. Стены были обклеены рекламными плакатами фильмов и флаерами, снятыми мною со щитов для объявлений. Они были разноцветными, как конфетти, и напоминали о том, что я когда-то любил и чего мне так не хватает в Йелилане. Здесь не было ни панк-рока, ни кофеен, ни Линкольн-сквера, а выпить можно было лишь в баре на углу, рядом с «Королевской сыродельней».

Швырнув рюкзак на письменный стол, я достал диск и вставил его в проигрыватель. Шипение и треск быстро сменились гулким звучанием барабанов и мелодичным перезвоном клавишных. Я увеличил громкость, а потом вытащил из-под кровати небольшую шкатулку.

Она была старой и изрядно обшарпанной, однако изображение на крышке еще не стерлось: летящие на фоне пурпурного неба черные птицы. Торчавший в замке ключ был сломан из-за того, что я швырнул шкатулку об стену после маминой смерти. Через пару лет мне все же удалось ее открыть. Я снял покореженный бронзовый замок и отложил его в сторону.

Внутри шкатулка была разделена деревянными перегородками на восемнадцать ячеек, в которых хранились флаконы из тонкого стекла, наполненные самыми разными материалами: порошками, кусочками металла, засохшими лепестками, семенами, опилками и даже мелкими рубинами. Каждый флакон был снабжен наклейкой с надписью, сделанной аккуратным почерком: кармот, железо, костный порошок, крапива, чертополох, змеиная чешуя и еще много чего. В трех ячейках лежали листы черного пергамента, тонкие длинные полоски воска и катушки разноцветных ниток. Это были инструменты для маминой работы. Заостренное птичье перо она использовала как иглу, чтобы проткнуть палец и добыть немного крови. Я погладил пестрое оперение. Перо индейки, предположил я. Мне никогда в голову не приходило спросить ее обо всем этом.

Я встал, сорвал со стены несколько рекламных листовок, разорвал их на мелкие части и снова опустился на колени. Яркие, бесформенные обрывки устлали пол. Я разровнял их ладонью, взял флакон с надписью «Святая вода» и открыл его. Макнув перо в воду, я начертил круг на своей левой ладони. Я не сильно давил, так как не хотел оставить порез. На этот раз не хотел.

Когда я был маленьким, мы с мамой сотни раз играли в эту игру. Она чертила на моей руке круг и внутри него рисовала семиконечную звезду, но уже своей кровью. Мне было щекотно, я смеялся, но никогда не отдергивал руку. Закончив, мама целовала все мои пальцы, один за другим, и повторяла, что я сильный. А затем резко протыкала острием пера и мою ладонь. Моя кровь смешивалась с ее, и по всему телу разливалось приятное тепло, меня охватывал странный трепет. Мама прижимала свой палец к испачканной ладони и оставляла отпечатки на клочках бумаги. При этом мы вместе шептали: «Бумажки, летите далеко, залетайте высоко и следите за мной».

И сейчас я повторял всю процедуру здесь, сидя на полу чердака. Сначала круг из воды, затем семиконечная звезда, начерченная кровью. Вода смешивалась с кровью, отчего звезда по краям розовела. Сейчас мне тоже было щекотно, но я не смеялся. Смех застревал у меня в горле, словно обломок камня. Я прижимал палец к клочкам бумаги и бормотал: «Бумажки, летите далеко, залетайте высоко и следите за мной».

На секунду мне показалось, что все это чушь. Воспоминания о маме причиняли боль. Она обманывала меня, дразнила, заставляла верить в магию, которой в действительности не существует. Но стоило мне подумать о ее радостной улыбке, как рваные лепестки бумаги начинали трепетать и кружиться в воздухе, словно подгоняемые ветерком.

Я остановился. Мои ладони заскользили по полу, и все успокоилось. Клочки бумаги плавно опустились на пол. Я убрал флакон со святой водой в шкатулку, захлопнул крышку и задвинул ее под кровать. Убирая бумагу, я думал о том, как в детстве ложился спать, а перед моими глазами трепетали разноцветные звездочки. Они медленно кружились в хороводе и были для меня дороже, чем мягкие медведи или могучие рейнджеры. Мама говорила, что удержать звездочки в воздухе может только любовь, и, пока они парили надо мной, ничто не могло причинить мне вред.

А теперь я горстями сгребал разорванную в клочья бумагу и бросал ее в мусорный мешок.

Мне было всего восемь лет, когда первая ярко-желтая звезда, покрытая пыльным саваном, медленно упала на пол.