Ярослава Осокина - Истории Джека

Ему вдруг стало легко.

— Я не могу делиться силой — ее слишком много.

Энца склонила голову.

— Я умею брать совсем помалу. Меня специально учили.

— Тогда давай, — просто сказал Джек и протянул ей руки.

Энца повернулась так, чтобы свет не падал на ее лицо — кровь наверно так и не оттерлась толком, а зеркала под рукой не было. Спрятала испачканный платок в карман на животе и положила свои ладони (маленькие и тоже грязные) на его длинные узкие пальцы, которые немедленно сжались вокруг ее запястий. У него были холодные руки.

Закрыть глаза. Вдох, выдох. Успокоиться. Представить, что ноги уходят в землю, бесконечно длинные, как корни огромного дерева. Светлый шар в центре живота. Вдох — свет идет из чужих руки по ее рукам к шару. Выдох — свет из шара расходится по всему телу. Вдох, выдох. Вдох, выдох.

Все. Не больше трех.

Она поспешно выдернула ладони из его рук и открыла глаза.

— Ты как? — тревожно.

Джек помедлил.

— А ты?

Они одновременно пожали плечами.

— Ты не чувствуешь, что у тебя кружится голова, звенит в ушах и тело слабеет?

— А ты — не чувствуешь, что твоя голова сейчас лопнет, а глаза вылезут из орбит?

Энца недоверчиво нахмурилась:

— Твоя голова сейчас лопнет?

— Да нет же! — воскликнул Джек. — Ничего такого. Я вообще ничего особенного не чувствую. Какая слабость, ты о чем? Меня хватит на то, чтобы поднять ураган, который не то что один маленький домик унесет, а весь этот город!

Он нахмурился.

— Давай свои руки обратно. Бери еще, сколько сможешь.

— Человек может умереть, если я возьму больше, чем это возможно, — покачала головой девушка. Темные кудри запрыгали вокруг лица. — Мне нельзя так делать.

— А я особенный, — уверил ее Джек, слегка наклоняясь к ней. — Если я отдам больше, чем нужно, человек может умереть. Так что давай попробуем.

На следующее утро Джек, вспоминая об этом, изумлялся своей смелости и злился на свою глупость. Он давно, давно жил со всем этим — воспоминаниями о покореженных металлических фермах завода, бледном обескровленном лице учителя, судорогах и страданиях напарника, который однажды неосторожно взял капельку больше чем обычно. Всех жертвах его силы. И он смирился — а тут, будто позабыв обо всем этом, сказал полузнакомой девчонке: «давай попробуем». И что, если бы она умерла там, точно так же корчась в муках, как едва не сделал Георг?

Но она не умерла. Она держала его за руки — вот ведь забавный метод, нужно будет узнать подробнее — маленькими горячими ладонями и качала его силу как заправский насос.

Правда, он ничего не чувствовал. И она даже не думала падать и биться в судорогах, а наоборот, постоянно справлялась о его самочувствии.

Джек впервые ощутил подобное спокойствие. Когда она отняла руки, и абсолютно ничего не произошло. И он подумал: с ней все в порядке.

Она ему не очень нравилась — правда, стиль боя был просто завораживающим, художественная гимнастика, акробатика и танец с саблями, все в одном, — но, тем не менее, он не любил тихих нерешительных девиц эфирного телосложения.

Как странно. До этого вечера он не думал, что так одинок — пока, наконец, не встретил человека, которому совсем не страшна его сила.

Энца видела, что Джек к ней с презрением отнесся вначале — но не потому, что она была слаба. И он сам был силен настолько, что ему совсем… совсем была не страшна ее слабость.

Энцу называли вампиром, хотя ей вовсе не нужна была ничья кровь, — только за то, что она могла целиком забрать магию вместе с жизнью. Она была пустотой. Во всех смыслах. И даже хваленые техники боя, стиль, которым так гордилась ее наставница, никому не были нужны: никто не хотел рисковать собой, чтобы она могла работать. Не стоит бездарному магу тратить жизни других, более стоящих и важных, если он может заняться чем-то другим.

Но я не смогу работать с ним, потерянно думала Энца. Он непонятный, ужасно далекий и высокомерный. Куда уж мне до него.

У Энцы был круглый, очень мелкий и ровный почерк, строчки сползали книзу. Джек писал размашисто, его тоже мелкие, но сильного наклона буквы были украшены длинными, причудливыми росчерками.

Оба, кое-как пристроившись в коридоре под дверями Якова, писали прошение на «высочайшее имя». Яков, прочитав их бумаги, лишь хмыкнул: все уже оформлено, бюджет выделен, и в течение трех-четырех месяцев никто не будет заниматься новым подбором, поэтому своим «высочайшим именем» он повелевает подписать временные договора и скрепя сердце поработать эти месяцы вместе.