Стивен Дональдсон: Презрение Лорда [ Проклятие Лорда, Проклятие лорда Фаула]

Весь отряд посмотрел на него. Кваан, казалось, подумал, что Кавинант лишился рассудка; в глазах Морэма отразилась внезапная догадка. Но Мейнфрол Лифе взметнула свой шнурок высоко в воздух и воскликнула:

— Ранихины! Грива Мира! Он зовет их!

— Как? — возразил Кваан. — Он же отверг их!

— Они ржали в его честь! — ответила она с торжествующей улыбкой. — Они придут!

Кавинант перестал слышать вообще. Что-то происходило с ним, и он с трудом встал на ноги, чтобы встретить это достойно. Намерения его ситуации менялись. Его затуманенному взору члены отряда представали все более твердыми и сплошными, словно превращались в камень. И сама гора становилась все более несокрушимой. Она казалась такой же незыблемой, как краеугольный камень мира. Он чувствовал, как покров упал с его восприятия; он увидел незатуманенную Гору Грома во всей ее непревзойденной силе. Он тускнел рядом с ней, его плоть становилась все тоньше и прозрачнее. Ветер, густой, как дым, дул сквозь него, замораживая кости. Горло его души сжалось в молчаливой боли.

— Что происходит со мной?

Из-за края утеса с южной стороны галопом выскочили Ранихины. Как сияние надежды, они обгоняли мчавшихся Львов. Хриплый крик радости вырвался у воинов.

— Мы спасены! — крикнул Морэм. — Времени хватит.

Вместе с остальными членами отряда он поспешил вперед, навстречу быстро приближавшимся Ранихинам.

Кавинант чувствовал, что его оставили одного.

— Что со мной происходит? — повторил он едва слышно, обращаясь к могучей горе.

Но Тротхолл был все еще рядом с ним. Кавинант слышал, как Высокий Лорд произнес теплым добрым голосом, казавшимся оглушительным, как раскаты грома:

— Друл мертв. Это он вызвал тебя, и с его смертью сила вызова исчезает. Ты многое сделал для нас. И, имея Посох Закона и Вторую Заповедь, мы сможем противостоять злу Презренного. Мужайся. Отчаяние и злоба — не единственные песни в мире.

Но Кавинант рыдал в безмолвном горе. Все вокруг него — Тротхолл, и отряд, и Ранихины, и Огненные Львы, и горы — стало слишком твердым. Они преодолели его ощущения и наконец исчезли из его восприятия в сером тумане. Он пошарил руками вокруг себя и ничего не почувствовал. Он не мог видеть; Страна исчезла из поля видения. Она была слишком велика для него, и он ее потерял.

Серый туман клубился вокруг него в течение долгого конвульсивного мгновения. Потом он начал рассеиваться и наконец исчез совсем. Перед глазами Кавинанта поплыли пятна, словно какой-то жестокий бог надавил на его глаза пальцами. Он быстро заморгал и потянулся рукой к глазам, чтобы протереть их. Но что-то мягкое остановило его руку. Зрение оставалось мутным.

Он просыпался, хотя чувствовал скорее так, будто все больше и больше хмелел.

Постепенно он смог определить, где находится.

Он лежал в постели с цилиндрическими защитными перилами по бокам. Белые простыни укрывали его до самого подбородка. Серые занавески отделяли его от других пациентов в палате. Флюоресцентный свет пусто лил лучи с потолка мимо него. В воздухе слабо пахло эфиром и каким-то противобактерицидом. У изголовья кровати была прикреплена кнопка вызова.

Все его пальцы на руках и ногах были немы.

Нервные окончания не восстанавливаются, конечно нет, нет…

Это было важно — он знал, что это важно, — но по какой причине — это не имело никакого значения. Его сердце было слишком горячо для других эмоций, чтобы чувствовать лед открытия.

А имело для него значение то, что Тротхолл, Морэм и отряд выжили. Он уцепился за это, словно в этом было доказательство здравомыслия, свидетельство того, что все, случившееся с ним, не было продуктом безумия, саморазрушения. Они выжили, по крайней мере, его сделка с Ранихинами была не напрасной. Они сделали точно то, что хотел от них Лорд Фаул, но они выжили. По крайней мере, он не был виновен в их смерти. Его неспособность использовать кольцо, поверить в свое кольцо не превратила их в духов. В этом было его единственное утешение на фоне того, что он потерял.

Потом он различил две фигуры, стоявшие у подножия кровати. Одна из них была женщиной в белом — няня. Когда он попытался сосредоточиться на ней взгляд, она сказала:

— Доктор, он приходит в себя.

Доктор был мужчиной среднего возраста в темном костюме. Под глазами у него были мешки, словно он устал от всей человеческой боли, но губы под седевшими усами были мягкими. Подавшись к изголовью, он на мгновение коснулся лба Кавинанта, потом оттянул вверх его веко и поднес к зрачкам небольшой огонек.