Андрей Басирин - Тень Аламута

— Ладно. Хорошо. — Фаррох досадливо дернул щекой. Щенок заскулил, пытаясь выбраться из свертка. — Ты действительно знаешь мою историю… Одну из многих.

— Самую первую, Фаррох. Ту, в которой ты стал Защитником Городов.

Неведомым женским чутьем Марьям ощущала, что Рошан беспокоен. Ведьма что-то знала о нем. Что-то такое, чего великан не хотел открывать никому. Даже… даже ей, Марьям. Хотя, если вдуматься, кто она такая, чтобы слышать чужие тайны?

— Я отпущу тебя, — наконец сказал Рошан. — Ты останешься жить — если это жизнь, конечно.

— Милосердный, милосердный Фаррох! — скалила зубы ведьма. — О. благодарю тебя, провозвестник добра и света!

— Но взамен — ты отпустишь девчонку. Идет? Ты и вся твоя братия — все, кто служит темным ангелам Харуту и Маруту. А нет, так я выжгу ваш друдж. Я могу, ты меня знаешь.

Облачко вновь закрыло луну — на этот раз совсем ненадолго.

— Глупый, глупый кафир… — Ведьма стремительно теряла силы. Черты ее лица расплылись в лунном сиянии. — Да разве мы берем власть? Неужто твой бог ничему тебя не научил? Человек сам выбирает — в глупости своей, бессердечии или страхе. Резать черных кур и щенков — это для слабых. Для тех, кто живет в полусне. Их разум вял и пуст, они предадут бога и не заметят этого. Им и надо напоминать — кровью, болью, страхом…

— Рошан, о чем она? — Марьям колотила крупная дрожь. — Что она говорит?

— По силе сбудется, — прошелестело над могилами. — Станет Марьям женою Хасана… Ты же, гебр, помни: тень твоя близко! На северо-востоке её следы. В крепости Аламут… Имя ей — Габриэль. Постой, я покажу тебе!

Перед Рошаном мелькнуло призрачное видение: твердыня Аламута, башня, старик, в ужасе вцепившимся в волшебное кольцо. Мальчишка-сириец, скорчившийся над растрепанной книгой. И тень. Вернее — Тень.

— Во имя Сулеймана!.. — проблеял тусклый старческий голос. — Его печатью, мудростью и силою! Заклинаю!!

Тут над городом разнесся крик муэдзина. Видение рассеялось мутной пленкой в глазах слепца, настало утро, и нить белая перестала походить на нить черную. Ведьма исчезла, забрав с собой ночные кошмары, предсказания и порчу.

— Пойдем, Марьям. Нам лучше поторопиться. — Девушка кивнула и засеменила вслед за своим спасителем. Разорванную и оскверненную абайю она прихватила с собой. От запаха мертвечины мутило, живот сводило противной, тянущей болью.

— Рошан, — несмело позвала она.

— Что, Марьям?

— Как же ты нашел меня? — Гебр пожал плечами:

— С большим трудом. Кой дэв потащил тебя на кладбище?

— Я… Понимаешь, Рошан… я тебе не верила. Но сейчас — клянусь! — я всё, что угодно… для тебя!.. — Она всхлипнула. — Я же не знала!..

Где-то заревел ишак. Длинная тень Рошана прыгала по камням дороги в холодной утренней пыли, указывая путь.

— Теперь мне что? Бежать… — голос девушки дрогнул, — от Хасана? Ведьма же…

— Далась тебе эта ведьма, — гебр положил руку на плечо девушки. — Бежать, спасаться! — передразнил он. — Это просто. А знаешь… Павлины нашептали мне, что Хасан будет прогуливаться по саду после обеда. Возле старой хурмы. Найдешь?

Девушка обрадованно кивнула.

— Вот и хорошо. И лучше бы тебе выспаться. Бессонные ночи красят влюбленных лишь в стихах дурных поэтов.

— Влюбленных?!

— Тс-с-с! Я же говорил, что помогу тебе. А ты не верила!

Кладбищенские пустыри закончились. Начался лабиринт бедняцких улочек. Стояла раннющая рань — самый рассвет, когда город только просыпается. Вот прошмыгнул мимо водонос — лицо помятое, словно старый медный кувшин. Прокосолапил пройдоха в потертых шароварах. Соглядатай, не иначе. Взгляд цепкий, как плеть вьюнка, смотрит — на весы кладет. Щенок на руках гебра встрепенулся, звонко облаял проходимца.

Девчонка повеселела. Истории должны хорошо кончаться. И притчи о колдунах — тоже. Зачем она — притча, если страшно? Рошан поймал взгляд Марьям и улыбнулся в ответ.

Ему было весело. Опасность рядом, а значит — надо дышать полной грудью. Жить полной жизнью, ощущая каждый миг ярким и неповторимым!

Где-то бродит Габриэль, человек-тень. Амбициозный ассасин, жестокий и беспринципный. Достойный противник. И главное, они хорошо друг друга знают. А значит, борьба предстоит не на жизнь, а на смерть.

Не это ли счастье?!

— Во имя Сулеймана!.. Его печатью! Мудростью!.. Заклинаю!!

Лампа мигнула и погасла, выбросив струйку дыма. Облачко набежало на луну. Когда же лунный свет вновь наполнил комнату, наваждение отхлынуло. Никто не пытался сорвать ковер. Ушли в небытие бесплотные голоса гурий-искусительниц. Замолкли струны дутаров.