Всеволод Мартыненко - Белое солнце Пойнтера

Может, мне показалось, но «самум» в пустыне значит то же самое, что «пурга» в Огротундре. Брехня, в общем, притом по определению невразумительная. Не знаю, как там со смерчами у моряцкого народа, но можно предположить, что смысл сходный. Нельзя было не заметить, что комментатор выдает все эти славословия с видом откровенно скучающим и в чем-то ехидным.

Заученно тарабанить превосходные степени в адрес личной гвардии Музафара бинбаши продолжал еще добрых пару минут, все время, пока лиловые нестройными рядами ползли мимо трибун из конца в конец причала, салютуя сайсами как Судьба на душу положит. Уловить смысл в бесконечном нагромождении «всепобеждающих», «наисовершеннейших» и прочих «столпов порядка и спокойствия» я и не пытался. Стражники они и есть стражники. В бою от них толку ноль, а главный враг любому — свой же, одной с ним земли уроженец.

Примерно так же оценивали прохождение Лиловой Стражи и зрители — все, кроме султанской ложи. В противовес вялым хлопкам трибун оттуда неслись надрывные аплодисменты и подбадривающие крики, среди которых явственно слышались истерические взвизги Великого Визиря и гнусавое мычание Верховного Главнокомандующего.

Что показательно, ложи Тесайра, Трэйра и Атины присоединились к этой горе-овации. Похвала врага боеспособности твоих солдат дорогого стоит, не так ли?

Наконец последний из блюстителей законности исчез в дальнем конце причала, едва не уронив сайсу. Оркестр выпутался из вариаций на тему гимна, из-за которых так и не удавалось уяснить, можно ли уже присесть или так и надо стоять столбом из соображений международного этикета.

Ветер, по крайней мере, над плац-причалом, на мгновение стих, а затем ровно и сильно задул вдоль над каменными плитами. Приобретенным после возведения в эльфийское достоинство аспектным чутьем я уловил, что со стихией поработал маг, и не один. Наметанный фронтовой взгляд тут же выхватил четверых — хисахские армейские заклинатели Ветра и Воды встали попарно по краям трибун, укрощая ветер в начале прохождения войск и отпуская на свободу в конце.

Кому понадобились столь странные условия для демонстрации своей выучки, стало ясно спустя полминуты. Не пескобуера, даже не пескокаты — двухколесные доски на ветровом ходу, легкие настолько, что могли нести лишь одного вооруженного человека или драконида.

Проход, змейка, разворот в последней четверти причала с опорой на ногу… Первые четверо сложили желтые шелковые паруса на скрепленных вперекрест, как ножницы, гиках, когда следующие только выехали на импровизированный плац. Когда и эта четверка остановилась, предыдущая уже закончила разбирать свой транспорт.

Крестовины колес заняли место на поясах солдат пустыни в качестве метательных звезд, широкие ободья стали элементами панциря. Сами доски превратились в узкие и длинные щиты, гики — сайса полегче полицейской и длинный лук — легли в крепления вдоль них, а паруса плащ-палатками упали с плеч четверых мужчин и женщин человеческой и драконьей крови.

— Шестьдесят Второй Желтый Ветрострелковый полк имени Харуды Хисахской! Носители традиций, в которых она воспитывала своего сына Халеда!!! — очень своевременно прокомментировал бинбаши преображение мобильной легкой пехоты.

Судя по облику части, над которой шефствовала легендарная мать Принца Хисахского, воспитывался он в правилах одновременно строгих и игривых и должен был приобрести равносильную склонность к стильности и аскетизму.

Ветер играл переплетенными желтым шелком фейками на головах людских пар и длинными лентами того же приборного цвета у драконидских. Форменные шорты и портупеи были отделаны тесьмой такого же оттенка, как и колчаны длинных тростниковых стрел с желтым оперением. Парадные бляхи и знаки различия на ремнях портупей сияли начищенным золотом, хотя весь остальной металлический прибор снаряжения был либо выкрашен светло-бурой матовой краской, как щиты, либо обшит форменной песочной тканью.

— Именно к этому полку обращался принц перед легендарной Битвой Приснодня! — В представление ветрострелков Джума-Сахисец вложил истинные чувства, и набивший оскомину монолог Халеда сегодня и сейчас в устах одного из его наследников вновь обрел не балаганную убедительность и силу. — «Пусть будет тот забыт, кто нынче встал не с нами! Кто в старости не сможет рассказать — да, я был там! И Приснодень встречал на поле боя! И служил нам Приснодревом костер из вражьих тел!»