Всеволод Мартыненко: Белое солнце Пойнтера

Похоже, в моей жизни нечувствительно объявился новый страх, даже ужас. Перед неумолимыми ответами хисахской наложницы.

Не знаю, чего мне захотелось — уязвить ее в ответ или просто показать, что не все так просто. Но только утаивать знание о сути пророчества, которому драконидка отдала всю свою холодную страсть, больше не было резона.

— Уверена, что с самой Судьбой? Эльфы живут долго… А помнят еще дольше. И достаточно лживы, чтобы подменить Судьбу своими интересами, а пророчества — оперативными разработками. Бирюза будет править Хисахом, да? Бирюза — не только цвет твоей крови, но и приборный цвет Хтангского Священного Воинства, шедшего отобрать независимость вашей родины! А весь этот заговор и кризис, который привел к нему, выпестованы предыдущим послом за долгие столетия!!!

— Неважно. — Против ожидания, это откровение не потрясло Исэсс. — Судьба говорит со мной своими знаками. Что или кого она изберет, дабы объявить свою волю — все равно. И тем более все равно, что думает по этому поводу сам несущий ее послание.

Вот тут, признаюсь, мне сделалось по-настоящему страшновато. Оттого, что при таком раскладе я со своим нечаянным султанством и всем прочим участием в этой афере оказывался не более самостоятельным и самоценным, чем высокородный мертвяк с его замшелой местью. Руна в письменах Судьбы, песок с жерновов времени…

Бездумный исполнитель пророчества в глазах женщины драконьей крови, чью неистовую в своей жажде страсть разделял столь недавно. Не думаю, чтобы между нами могла случиться плотская близость, предшествуй сей разговор немому приглашению друг друга к постельному танцу…

И вряд ли она когда-нибудь случится между нами вновь.

Нас навсегда разделила отстраненность более высокого свойства, чем чуждость драконидского облика или непостижимость женской натуры. Может, устройство личности симвотипа Плог-Оинт, основанное на холодном расчете Ветра и творящее безумной правотой Огня?

Не знаю…

— Главное не то, что Судьба течет сквозь тебя помимо твоей воли, — сочла нужным пояснить Исэсс, почуяв, что ее слова задели что-то в моей душе. — Главное — находить в этом радость!

Ничего нового о себе она мне этим не сказала.

Не понять, что разговор между нами завершен, как кончено и все иное, провидица пятой расы разумных не могла. Тронуло ли ее это, нет — не мне судить. Быть может, принимая знаки Судьбы как должное, она и в происшедшем нашла для себя радость?!

Не мне судить.

Исэсс улыбнулась — чисто, открыто и совершенно безумно. Встала и пошла к выходу, пересекая полосы солнечного света из высоких окон, отводя рукой легкую, как дым, кисею занавесей. Свет, отраженный и рассеянный полупрозрачным мрамором, мягко обтягивал плавными бликами ее удаляющуюся гибкую фигуру.

Лишь на пороге женщина драконьей крови обернулась и бросила, как всегда, спокойно и легко:

— Прощай, мой повелитель!

Меня хватило лишь на то, чтобы кивнуть в ответ. Будто не навсегда расстаемся, а расходимся до утра, как старые супруги по разным спальням. Чтобы встретиться назавтра, как за день до того, и через день, и так день за днем до самой смерти в один и тот же час…

Но набат этих бесконечных дней, которые нам предстояло провести не вместе, не мог заглушить странного чувства освобождения. Словно отпустило то, что не давало покоя все это время, с первого взгляда в змеиные зрачки и до последнего — в чешуйчатую спину драконидки.

Прощай, Исэсс. Прощай, сказка жаркого полдня. Прощай, Хисах.

О многом теперь придется тосковать вдали, многое покинуть здесь, на грани Юга. Навсегда останутся в стране меж пустыней и морем Исэсс и Памела, моя политическая невинность и сексуальные мифы, победы и ошибки, удачи и неудачи. Да мало ли что еще — кофейно-золотое, вечно вечернее небо, мелодичный пересвист лизардманков на сводах храмов, полуденный сумрак морской сиесты…

И лишь об одном я буду жалеть безраздельно и свободно, без оттенка облегчения. Кофе по-хисахски готовят во многих местах.

Но кофе по-настоящему — только в Хисахе.

Здесь и далее — И. Бродский, «Конец прекрасной эпохи».