Всеволод Мартыненко: Белое солнце Пойнтера

Если судить по переливам цветов, внутренняя мелодия танцовщицы была прекрасной и абсолютно сумасшедшей. Огонь, раздуваемый Ветром, обретает мощь, несоизмеримую с обыденными мерками возможного и допустимого…

Вослед ей я тоже сполоснулся по новой и оделся в униформу, очищенную и обновленную за ночь заклятием. Казалось, в наступившем дне не осталось ничего от прошедшего — грязь, кровь и копоть минувших суток исчезли, растаяли в неверном жарком мареве наступающего полудня, чтобы стать еще одной легендой Хасиры. Присоединиться к Халеду и Харуде, Слеподырому Билли или Омару Копьетрясу, вплавившемуся в собственную историю, как мушиный дракончик в кусок янтаря, вынесенного прибоем на берег…

— «Так мир в ничто проходит перед нами, из ниоткуда облик свой явив». — На этот раз я не сумел сдержать памятные любому посетителю балагана слова из «Халедаты».

— «Сэхх а-суу та, эсс хаох э-суу таххэ», — словно перевела услышанное на неведомое мне наречие женщина драконьей крови. Наверное, на свой родной язык. Красиво и лаконично. Кстати, на кеннэ эта строка звучит так же кратко, а переводится еще короче: «Из ничего в ничто сверкнул зарница-мир».

— На редкость созвучно переводу на староэльфийский. — Опять я не смог не поделиться наблюдением. Что-то пробило меня на болтовню. Совсем размяк…

— Не просто созвучно. Это одни и те же слова, — легко, как само собой разумеющееся, бросила Исэсс в ответ на мою блажь.

— Как это? — Такое попросту не укладывалось в голове.

— Чередование длящихся и прерывистых звуков одинаково, только сами звуки разные. Сиххэ драконидов — то же самое, что кеннэ эльфов.

— Странно… — Вместить все мое изумление в одно слово было невозможно.

— Что в этом странного? — Похоже, для всезнающей провидицы не было ничего удивительного в факте тождественности языков двух столь разных рас. — Народам Отца дан язык Отца, как народам Матери — ее язык.

— Это чей тогда — Матери? — Я так и не понял, что она имела в виду. — Человеческий, что ли? Так на нем вообще треплются все, кому не лень.

— Нет, огрский и гномский. Вы, люди, разговариваете на языке своего грядущего бога, — терпеливо продолжила объяснения драконидка. — Просто ваше наречие удобнее для всех прочих рас. В пользовании им нет преимущества или уступки ни одному из породителей.

Яснее ничего не стало. Как же тогда мелкие зеленые гоблины? Их собственное наречие, «хоба'а-зух», вообще ни на что не смахивает. Ни на кеннэ-сиххэ, ни на огрское воркотание — о гномском судить не могу, так как вообще никогда его не слышал, как и любой другой житель Анарисса.

Что же получается, зеленявки тоже говорят на языке своих грядущих богов?

— Чем замечательны межрасовые браки и связи, — попытался я скрыть свою растерянность от вставшего за шуткой, — это тем, что многое узнаешь от женщин иной крови!

— Заметь, все мы у тебя иной крови, — остро заточенный, словно раздвоенный скальпель, язычок драконидки продолжал терзать меня.

— Да как-то уж так всегда выходит! — Мне осталось только пожать плечами с усмешкой. — Даже и не знаю, отчего бы…

— Ты боишься женщин своей расы, мой повелитель, — спокойно заметила Исэсс.

— Почему это еще? — не раздумывая, вскинулся я, хотя где-то глубоко внутри уже знал, что наложница, как всегда, права. Впрочем, ответ и на сей, невольно вырвавшийся и чисто риторический вопрос не заставил себя ждать:

— Тебе кажется, что все они могут быть только жалкими, как женщины твоего детства, или жадными, как женщины твоей юности.

На такое осталось лишь невразумительно крякнуть, проглатывая возражения. Как она меня, однако… И ведь еще не закончила, оказывается!

— Но это не так. Любая из нас может быть жалкой и жадной. — Достойная дочь Хисаха скромно потупилась, опустив прозрачные веки. — И вовсе не того следует бояться…

Подозреваю, что спроси я — она объяснила бы, чего на самом деле следует. Так же холодно и четко, в свободном запале чистейшей логики, примененной к столь неподходящему предмету. И возразить было бы нечего, пришлось бы принять к сведению и впредь страшиться пуще белого траурного шелка Последней Завесы и любви Лунной Богини. Но вместо этого я задал совсем другой вопрос:

— А чего боишься ты?

— Ничего. И никого, — с легкостью отозвалась драконидка. — В том числе и тебя, мой повелитель. Ведь я Исэсс — Говорящая с Судьбой!

И открыто улыбнулась тонкогубым змеиным ртом. Спрашивать, отчего бы это надо бояться именно меня, такого свойского парня, было уже совсем бессмысленно. Особенно после вчерашнего, о котором и знать никто не знает…