Энгус Уэллс - Дикая магия

— В чем дело? — крикнул Брахт.

Каландрилл откашлялся: от такой высоты у него перехватило дыхание.

— Все в порядке, — ответил он. — Можно спускаться. Вот только это место…

Он подстегнул коня. Брахт и Катя последовали за ним. Оказавшись на тропе, Ценнайра вскрикнула. У Кати перехватило дыхание.

— Это самый широкий участок, — как ни в чем не бывало сказал Брахт. — Ниже тропа сужается.

Тропинка, на которую ступил конь Каландрилла, была настолько узкой, что юноша ехал, сжимая зубы до боли в челюстях. Слева зиял обрыв. Рядом, пристально вглядываясь в него желтыми немигающими глазами, кружил орел. Поднимающееся солнце залило расселину светом, переливаясь на отвесных стенах красным, коричневым и желтым. Свет проникал все ниже и ниже и наконец высветил далекую голубую нитку реки. Каландрилл тут же усомнился, что когда-нибудь до нее доберется. А уж о том, что потом надо подниматься, он предпочитал и не думать.

Петляя по узкой тропинке, они спускались все ниже и ниже. Местами им приходилось спешиваться и вести лошадей в поводу. Все молчали, пораженные бездонной глубиной Кесс-Имбруна.

Свет ослабевал. Позади поползли длинные тени. Воздух колебался под лучами солнца, достигшего западного горизонта.

— Остановимся на ближайшем расширении, — сказал Брахт. — В темноте нам не спуститься.

Место для ночевки они нашли за ближайшим отрогом. Тропинка и здесь была узкой, но расширялась настолько, что для них всех, включая и лошадей, хватило места.

— Здесь? — спросил Каландрилл и с облегчением вздохнул, когда керниец кивнул.

Площадка была словно выложена по периметру камнями. Унылое место, лишенное всякой растительности и воды, но для ночевки вряд ли здесь можно было найти что-то лучше. А сумерки быстро сгущались, солнце уже опускалось за западные скалы.

— Придется ночевать без костра, — заметил Брахт, вытаскивая конские путы.

Каландрилл кивнул, стреноживая мерина, и спросил:

— С лошадьми ничего не случится?

— Будем надеяться, — ответил керниец, заглядывая за дальний выступ скалы, где уже собирались тени.

Каландрилл тоже подошел, но, кроме темнеющих, цвета высохшей крови, скал, ничего не увидел в наступающей ночи. Катя разложила одеяла и накидки, и они уселись между лошадьми и обрывом.

— Вану такая же? — спросил Брахт.

— Отчасти, — сказала Катя, откидывая с лица прядь волос, переливавшихся в опускающейся ночи как старинное серебро. — Я видела подобные тропинки, но у нас горы выше. А тропинки — шире.

— Ахрд! С меня теперь гор хватит на всю жизнь, — грустно, но с усмешкой пробормотал Брахт.

— Ничего, они тебе понравятся, — усмехнулась Катя и кивнула в сторону расселины.

— Только бы добраться до Джессеринской равнины, — улыбнулся ей в ответ Брахт.

Каландрилл вытаскивал продукты. Ценнайра подошла к нему и спросила:

— Тебе помочь?

Он передал ей сухое мясо.

— Возьми, — сказал он, вздрагивая от прикосновения ее рук и безуспешно пытаясь скрыть смущение. — На большее сегодня рассчитывать не приходится.

Ценнайра кивнула, понимая и без сверхъестественных способностей, что ее присутствие возбуждает его, но продолжая играть роль скромной девушки. Если он ее полюбит, то пусть это случится само по себе, постепенно, без усилий с ее стороны. Заманить его в свои сети будет проще простого — не раз она прибегала к своим чарам, — но лучше не делать этого в присутствии двух свидетелей. Брахт явно ей не доверяет, а Катя… Катя вообще сбивает ее с толку. Хотя явного неудовольствия вануйка не выказала и даже поддержала решение о включении ее в компанию, однако она многого не договаривала. Ценнайра улыбнулась, взяла мясо и отошла.

Каландрилл смотрел ей вслед, восхищаясь ее плавной походкой, черными как вороново крыло волосами, из которых луна выбивала серебристые искорки. Надама никогда бы не сподобилась на подобное путешествие, подумал он. А уж тем более не смогла бы перенести его без жалоб. Он встряхнул головой, ругая самого себя: сейчас не время поддаваться очарованию женщины и думать о любовных утехах.

«А после? — спросил внутренний голос. — Когда вы выберетесь из Кесс-Имбруна, что потом?»

Каландрилл не знал, как не знал и того, что думает о нем Ценнайра. Он для нее, скорее всего, просто воин, меченосец, которому она благодарна за помощь, и не больше того. Он плохо, если не сказать совсем не знал женщин и, если уж быть честным до конца, к изысканным манерам прибегал как к спасательному кругу. Вел себя как стеснительный мальчишка. Сожалея о своей застенчивости, он взял лепешки и присоединился к остальным.