Антон Ермаков - Авалон:Хроники бессмертных

Иван Васильевич — её начальник — был так добр, что согласился на этот график, и вот уже почти четыре месяца Машка там подрабатывает. Иногда ей кажется, что Иван Васильевич на неё запал: он вечно ей улыбается, подмигивает и вообще ведёт себя так, будто Малиновская ему что-то должна. Уж не думает ли этот пузатый лысеющий дяденька с толстыми, похожими на варёные сардельки пальцами, что она ответит ему взаимностью? Вообще ужасно, конечно… Приходится улыбаться в ответ и отшучиваться. Да и, если так по-честному, — немного бесит, что люди её элементарную вежливость воспринимают как флирт.

Очередь в трамвай перестаёт двигаться, потому что бабушка, стоящая перед Малиновской, не может найти свою пенсионную карту. Боже, передвигай быстрее своими клешнями, старая сова, — думает Машка, — не хватало ещё на работу опоздать!

— Ой, нашла! — громогласно объявляет пожилая дама, делясь своей радостью со всеми окружающими, и Мария, наконец-то попав в салон, занимает свободное место у окна.

Трамвай трогается. Дома и люди на тротуаре моментально уплывают влево, растворяясь в безоблачном майском вечере. Семь остановок от института. Шесть… Пять…

Антон, Таня и Бирюк ещё после третьей пары укатили домой на машине; Настя, чтобы не ехать на автобусе в одиночестве, дождалась Семёна. У Машки в голове всё ещё звучит его зловредный голос: — Учиться, учиться и учиться — это лучше, чем работать, работать, и ещё раз работать!

Да, в чём-то он, конечно, прав. Работу не прогуляешь. Вон, Слава и Евген вообще сразу после первой пары свалили. Обормоты. А вот и нужная остановка.

Входя в кафе, на неё тут же накатывают запахи запекающихся блюд и варящихся супов. Со всех сторон слышится радостное «Приве-е-ет!», а высокий светловолосый Мишка сразу подбегает и целует её в щёку. Даже немного приятно. Подходит раскрасневшийся Иван Васильевич:

— Красота моя ненаглядная, давай поскорее переодевайся, сегодня что-то такой наплыв, давно такого не было. Выручка будет — у-у-у! — он радостно потирает руки.

Уже через пять минут Малиновская в фартуке носится по кафе, обслуживая посетителей. Вот за крайний столик присели два симпатичных парня. Машка мгновенно оказывается в их поле зрения:

— Добрый вечер! Что будем заказывать, молодые люди?

— Будьте добры: два гамбургера, две колы и… — начинает один.

— И ваш телефончик, — добавляет второй, радостно скалясь.

Малиновская, быстро записывая в блокнот, делает вид, что ей понравилась шутка и картинно восклицает: — Какой кошмар! Прямо так без знакомства — и сразу телефон? Нет-нет-нет!

— Тогда, может быть, вы сходите со мной в кино? — не унимается парень.

— Может быть, — отвечает Мария, изображая задумчивость, и отходит от столика к другим гостям, размышляя над вопросом о том, добавляет ли откровенная нахальность привлекательности.

Когда занят делом, время очень быстро летит, и его стрелки неумолимо движутся вперёд. За рабочей суетой наступает глубокий вечер, и молоденькие официантки изредка бросают взгляды на часы, про себя отмечая скорый конец трудовой смены.

Посетителей почти не осталось и Машка, зажав в ладонях салфетку и подперев голову рукой, устало смотрит на входную дверь. Звенит колокольчик, и на пороге кафе оказывается крайне странная парочка.

С одной стороны — ничего особенного: женщина и мужчина средних лет, только вот одеты довольно необычно, хотя… может быть, это последний писк моды? Да и дамочка какая-то бледная, даже, скорее, измождённая.

— Радость моя, прими заказ, — Машка вздрагивает, потому что голос раздаётся совсем рядом, а она и не слышала, как Иван Васильевич подошёл к ней.

— Ну, пусть вон Мишка сходит, — ноет Мария, которой совсем не хочется идти; и полушёпотом добавляет: — Вечно мне всякие чудики достаются!

— Я только что принимал заказ, — возражает Миша, протирая барную стойку. — Теперь твоя очередь!

Шумно вздохнув, Малиновская слезает со стула и идёт к тому столику, куда села эта странная парочка. Она даже не подозревает, насколько сильно теперь изменится её судьба и не знает о том, что с этого момента человеческое время её жизни начало отсчитывать свои последние часы…

Небо хмурится над городом, превращая высотные здания в подобия тёмных готических соборов Средневековья. Но здесь, у самой земли, в лабиринтах улиц и переулков шумно и весело: толпы народа спешат по своим делам, и стекла огромных витрин льют на них свой нескончаемый неоновый свет. Обычные для этого времени пробки заполонили собой всё вокруг. Кажется, машины не едут только разве по тротуарам, запрудив собой всё пространство огромных московских проспектов. В одной из пробок медленно ползёт черный Форд Сандербёрд 1956 года — машина хоть для москвичей и не очень привычная, однако не привлекающая излишнего внимания — как раз то, что нужно тем, кто находится в ней.