Svetlana Gamayunova - Ptitcedeva

Я сидел, как молотком ударенный. Вот так две жизни в разные стороны от одной точки разбежались и все удаляются и удаляются, даже не параллельно идут. Сидят, разговаривают почти незнакомые люди, а раньше самыми родными были. Искал ее всю жизнь. Ждала она меня всю жизнь, а встретились – и понимаем, что у каждого своя эта жизнь вышла, и я в ее избушке случайный гость из прошлой жизни. Приду, уйду, а она дальше жить будет. Ой, плохо-то как, тут и литром самогонки не спасешься.

– Да ты не серчай, Переславушка, живи теперь спокойно, отпусти прошлое. От тебя польза людям будет большая. Лотте поможешь, девчонка ведь совсем, хоть теперь и мужней женой будет, и матерью будет, а все одно девчонка несмышленая.

– А ты как же?

– А что я? Если раньше не пропала, то теперь и подавно не пропаду, привыкла уже. Говорю, Мавка с Филимоном рядом жить будут, не скучно, люди меня знают, лес в обиду не даст. Хорошо, что свиделись, все точки расставили. Все тайное, говорят, становится явным. Тайна ушла, ты нашелся, теперь спокойно жить будем.

«Спокойно, да не спокойно»,- промелькнуло в голове.

– Нежана, если мы рядом будем, может, что изменится?

– Рядом, Пересславушка, это еще не вместе. Не суждено нам, видать, было вместе быть. А теперь у меня своя жизнь, у тебя своя. Разошлись наши пути-дороги, разбежались. Та моя жизнь уже и как не моя вовсе, а прочитанная да придуманная. Не вспоминай ты меня часто и к новой жизни привыкай. Повидались – и хорошо. Прошлого, говорят, не воротишь.

– Постой, прошу тебя, подумай, может, с нами в эту новую Америку поедешь? Травница и знахарка там нужна будет. Лотте и людям поможешь, не все тебе в лесу прятаться. Может, у нас с тобой ничего не получится, но душа у тебя не озлобилась и хочется, чтобы в моей команде хоть кто-то знакомый из прошлого был. Один я в этом мире. Моя-то родня вся повымерла, никого не осталось. А в этот новый мир только Лоттины знакомые попасть могут, ты, думаю, сможешь. Прошу тебя, подумай. Легкой жизни не будет, так тебе к трудностям не привыкать. Подумай, а?

– Да кому я там нужна буду?

– Себе, себе нужна, Лотте и людям, говорю. И мне легче будет.

– Да привыкла я тут, корни пустила, мхом поросла.

– Подумай, Нежана. На меня не серчай, подумай.

– Ладно, что-то меня больно самогоночка на травах сморила. Иди, я тебя у Филимона устрою, а завтра Лотта за тобой явится.

– Спасибо, только серьезно говорю, подумай, пусть ты и изменилась не по годам. Но поверь, жизнь будет другая и страна другая, и люди в тебе нуждаться будут. И я тебя не забыл. Прошу тебя, Нежана, подумай.

– Нет больше Нежаны, Микулишна я. Той, что была, уж нет давно. Пойдем, Переславушка.

Не успели мы и шагу шагнуть, как воздух задрожал и в дверях появилась Лотта со странным существом, у которого тело было птичье, а голова человеческая.

«Никак легендарная птица Гамаюн», -с восхищением подумал.

Гамаюн посмотрела на меня пронзительным изучающим взглядом, а потом на Нежану и сказала, только к ней обращаясь, как будто и не было меня вовсе:

– Приветствую тебя, свет Микулишна. В неоплатном долгу мы с сестрами перед тобой за то, что спасла нам родственницу, приютила и уму-разуму научила. Прибыла Лотта к нам и рассказала, что ты не желаешь на свадьбу появляться из-за того, что жизнь тебя потрепала и состарила безвременно, спряталась ты от себя в лесу и на люди показываться не хочешь. За помощь твою отблагодарить тебя хотим. Вот подарочек маленький. Скушай, девушка-душа, яблочко. А потом поговорим.

Глянули все на яблочко. Красивое, бочок красный, аромат – на всю избу. Взглянула птица Гамаюн на нее так, что отказать ей невозможно. Откусила Нежана от яблочка кусочек, потом второй, и тут такое началось, что дивнее дива и не видывал я.

Поначалу рост у Микулишны стал увеличиваться, вроде как выросла Нежана. Потом смотрю- спина расправляться стала, плечи разворачиваться начали. Я лица в этот момент не видел: отвернулась от меня Нежана, на птицу Гамаюн смотрела. Я передвинулся, чтобы виднее было, хоть сбоку посмотрю на чудо чудное. А она яблочко кушает, оторваться не может – видать, вкусное – и ни о чем не думает, так в плод и вгрызается. Смотрю, уже и тело вроде как не старушечье, и грудь появилась, и платье явно тесновато стало в этом месте. На руки глянул, что яблоко держали, а на них, о чудо, кожа, что как пергаментная была от трудов тяжелых, воды холодной, делаться стала упругой и гладкой, ровно как у девушки подростка. На лицо глянул – и обомлел. Платок упал, а на месте редких волос, в пучок собранных, коса русая до пояса, в руку толщиной на спину упала. Щеки обвислые подтянулись, лицо округлилось, кожа – персик спелый, с нежным румянцем. Глянула на меня, а глаза жуть больные.