Жан-Луи Фетжен - Ночь эльфов

В те времена, когда мир был еще юным, богиня Дана, как говорили, создала первый лес, чтобы объединить в нем три уровня мироздания – небесный мир, в который устремлялись высокие стволы деревьев, пространство, раскинувшееся под их кронами, и подземный мир, куда они уходили корнями. Она посадила семь священных деревьев: дуб, березу, иву, орешник, ольху, остролист и яблоню, и от них пошли все остальные деревья в королевстве Логр. Каждое дерево обозначалось своей руной – так был создан священный алфавит, чтобы впредь леса могли говорить с тем, кто умеет читать эти знаки.

Именно здесь, в самом сердце леса, эльфы спрятали свой талисман – Чашу Дагды, «Грааль» на божественном наречии. И именно здесь проводилось обучение божественной мудрости, и посвященные в нее становились друидами – понимающими язык Деревьев.

Но это было давно, а сейчас лес мало-помалу исчезал, вырубаемый крестьянами под распашку, и постепенно в нем образовывались прогалины и тропинки, которые становились все более и более широкими и порой пересекали весь лес до самого моря. Вначале это происходило медленно и незаметно и казалось даже смешным – настолько слабыми выглядели люди со своими топорами и пилами перед лицом этого бескрайнего океана мощных деревьев. Однако сейчас равнины, на которых расселились люди, покрывали огромное пространство, а от лесов здесь и там оставались лишь груды веток и вывороченных корней срубленных деревьев, медленно гниющих под дождем и ветром.

Эльфам пришлось научиться жить за пределами лесов. Некоторые ушли на болота, граничащие с землями монстров. Другие, которых называли зелеными эльфами, жили на самой границе леса, недалеко от людей. Те, кого впоследствии стали называть эльфами Гавани, объединившись с людьми дюн, вышли к морю.

От старых эльфийских владений остался лишь один большой лес – единственный, за который они готовы были сражаться,– простирающийся вокруг рощи семи священных деревьев. Люди называли его Элианд, не зная, что сами эльфы раньше называли так все древние леса, а имя этого было Броселианд – «сердце Элианда». Здесь продолжали жить Высокие эльфы, и Ллиэн была их королевой.

День почти угас, когда Ллиэн, поддерживаемая Блодевез, вышла к опушке, за которой начинался город. Мягкий оранжевый свет падал сквозь листья, и в нем танцевали клубы пыльцы. Ллиэн улыбнулась, увидев, что на деревьях развешаны гирлянды из цветов и листьев в честь новорожденной, и крепче прижала Рианнон к груди. Эльфы молча склонялись перед ними, иногда чертя в воздухе руны, приносящие счастье, – Оферлеоф аэтелинг беарн, а потом следовали за Ллиэн: постепенно образовалась целая процессия, скользившая между деревьями эльфийского города неслышными шагами – так, что даже птицы не прекращали петь.

Ллиэн замедлила шаги. Грудь у нее сдавило, дыхание перехватило от нахлынувших чувств. Здесь было так спокойно… Ее предки называли это место Каэр Сидхи – «Град покоя», и это полузабытое имя как нельзя более подходило ему сейчас. Губы Ллиэн задрожали, горло сжалось. Она глубоко вздохнула, пытаясь унять тревогу, и отбросила длинные черные волосы назад. В глазах у нее блестели слезы. Рианнон спала у нее на руках, наполовину закрыв лицо пухлыми ручками. Слишком круглое, слишком розовое личико… Ллэндон все поймет с первого взгляда.

Она снова пошла дальше, пытаясь улыбаться, словно бы каждый шаг не приближал ее к позору и изгнанию из Элиандского леса, который она так любила. Блодевез незаметно отстранилась от королевы, и теперь тонкие белые руки целительницы лишь слегка касались ее одежды, будто руки призрака. Чуть качнув бедрами, Ллиэн полностью освободилась.

Так будет лучше. Пусть она останется с Ллэндоном один на один. Пусть никто не увидит, как черты его лица исказятся при виде этого ребенка, не заметит сомнения и печали в его глазах.

Солнце опустилось за лесом, золотя самые высокие кроны, и внизу разлился мягкий сумрак. Ллиэн слегка приободрилась, хотя в темноте эльфы с их острым зрением чувствовали себя почти так же, как днем. Ребенок захныкал во сне и задергал ручками. На губах выступили пузырьки слюны. Ллиэн приостановилась, наблюдая за чередованием гримасок на лице дочери – забавное выражение сменялось серьезным, как будто эта работа требовала полной сосредоточенности. Потом Ллиэн подняла дочь к своему лицу и прошептала ей на ухо несколько успокаивающих слов, с наслаждением вдыхая младенческий запах и гладя нежную щечку.