Жан-Луи Фетжен - Ночь эльфов

Мерлин открыл дверь и отошел в сторону, пропуская Утера. Одного.

Сделав несколько шагов, рыцарь остановился, глядя на этот зал, где некогда собирались короли трех Свободных народов, зал Великого Совета, в котором он и его товарищи непрерывно несли караул в те времена, когда носить королевскую тунику было почетно… Зал, который при Горлуа пришел в полное запустение, лишившись своего прежнего великолепия. Огромный круглый стол занимал всю его середину, и бронза слабо поблескивала в свете факелов. В центре стола находился неотделимый от него, прочно вделанный в бронзу Фал Лиа – Камень Фал.

Талисман людей…

Утер глубоко вздохнул и выпрямился во весь рост. Его сердце колотилось, как никогда в жизни, в ушах еще звучало пение воинов, и он изо всех сил пытался отогнать страх, что ничего не произойдет.

И вот, словно пловец, ныряющий в холодную воду, он шагнул вперед.

Вначале он ощутил лишь слабую вибрацию. Но по мере того, как он приближался к столу и лежавшему на нем Камню, эта вибрация нарастала, становилась все более мощной и резкой. И когда, наконец, он коснулся талисмана, Камень застонал так громко, что этот звук услышали все воины, выстроившиеся в коридорах дворца.

И тут же их общий торжествующий крик почти заглушил стон Фал Лиа.

Утер был королем.

Стоя на коленях в полосе света, падающего из узкого, похожего на бойницу окна, в которое ветер швырял горсти снега, Игрейна дрожала от холода. Щеки покалывало морозными иголками, и даже волосы покрылись инеем. Было слишком холодно, чтобы молиться, даже слишком холодно, чтобы верить в Бога, и проповеди аббата Илльтуда казались ей нескончаемыми.

Она невольно вспоминала другой день: это было в разгар лета, много месяцев назад, в тишине и прохладе ее молельни, где воздух благоухал ароматами розовых лепестков, которыми служанки посыпали пол каждое утро. В тот день она стояла на коленях возле епископа Бедвина, и он тоже молился очень долго. Может быть, для этого существуют какие-то особые трюки, которым их обучают в монастырях? Игрейна невольно улыбнулась при этой мысли, но только на мгновение, потому что воспоминание о том дне заставило ее еще сильнее ощутить убожество и тоску нынешнего существования.

Одетый лишь в грубую серую рясу, словно сам наложил на себя в виде епитимьи испытание ледяным холодом корнуэлльской зимы, с изможденным лицом и выбритым черепом со странной тонзурой, с клочковатой бородой, сливавшейся с наброшенным на плечи капюшоном, Илльтуд казался настолько же худым, насколько Бедвин был толстым, и таким же мрачным, как эта тесная задымленная комната. Пол здесь был устлан не розовыми лепестками, а соломой, предназначенной для того, чтобы хоть немного впитывать влажность от морских брызг и растаявшего снега. В самом деле, комната ничуть не напоминала дворцовые покои Лота… Большую ее часть занимала широкая кровать под пологом, рядом с которой стояла колыбелька Моргаузы, и, конечно, она была совершенно неподходящей для молитв, но часовни в Тентажеле не было. Впрочем, здесь вообще было не так уж много комнат. Замок Горлуа представлял собой скорее крепость, возвышавшуюся на скалистом отроге, почти полуострове, вдававшемся в море, словно длинный указательный палец, и сюда можно было попасть только по дороге, идущей вдоль скал, на которую набегали волны, и заканчивавшейся у подножия замка.

И еще больше, чем голые стены, сложенные из грубого необработанного камня и прорезанные бойницами, без единого ковра или гобелена, который мог бы хоть как-то их оживить, и даже не побеленные известью, что сгладило бы их шероховатость и сделало бы комнату немного светлее; еще больше, чем запах горелого жира от сальных свечей, которые приходилось зажигать задолго до наступления вечера, а также густой смрад мочи и дыма, пропитавший каждый закоулок, Игрейну угнетала ледяная сырость Тентажеля. Мужчины здесь были похожи на зверей, одетые в звериные шкуры и покрытые грязью, почти все время пьяные, чтобы не мерзнуть по ночам на сторожевых башнях. Когда они напивались, их взгляды становились назойливо-похотливыми – женщин в Тентажеле было совсем немного…

По ночам было хуже всего. Когда огонь в очаге больше не поддерживали, простыни от холода становились жесткими и негнущимися, а пол покрывался инеем. С того дня, как она наутро обнаружила, что Моргауза вся посинела в своей колыбельке и дрожит всем тельцем, Игрейна стала класть ее с собой в постель и всю ночь прижимала к себе, чтобы согреть. От этого она совсем перестала спать… Они пробыли здесь всего несколько недель, но все силы, которые поддерживали в ней желание жить, были уже на исходе. Иногда ей казалось, что она уже умерла, и, без сомнения, то же самое чувство испытывали все обитатели крепости и даже сам Горлуа.