Жан-Луи Фетжен - Ночь эльфов

Он не был королем.

Его жалкие вопли эхом разносились по коридорам дворца, доходя до самых отдаленных закоулков, до кухонь и подвалов. И всем, от скотников, готовивших свиньям пойло из овсяной муки, и до самых юных оруженосцев, задыхавшихся в слишком тяжелом для них вооружении и уставших за день от бесконечных упражнений с оружием, во время которых командиры вновь и вновь заставляли их рубить мечами толстые доски,– всем было стыдно за него.

Он не был королем.

Игрейна, молившаяся в часовне, почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Стоя на коленях перед алтарем, за которым брат Блейз служил мессу в честь Дня всех святых, она молилась о спасении своей души. Рядом с ней, в колыбельке, покрытой куньим мехом, мирно спала ее дочь Моргауза. Дочь Горлуа… плоть от проклятой плоти его…

Он не был королем.

К концу дня дождь прекратился. Несмотря на сырость, эльфам удалось найти достаточно сухих веток, чтобы разжечь костры вдоль всего берега. Ночь наступила почти незаметно – настолько мрачным был день с его бесконечными потоками дождя, от которого холод пробирал до самых костей, а берег стал напоминать болотную трясину. Но потрескивание сучьев в кострах и отблески пламени на промокших крышах шатров вызывали улыбки на усталых лицах многочисленного пестрого воинства, собравшегося у опушки леса. Вскоре все начали выходить из своих жилищ и собираться вокруг огня. Эльфы, люди и гномы сидели вперемешку. Да, здесь были и гномы – небольшие группки, оставшиеся от армии Красной Горы, охотники с холмов, а также редкие выжившие гномы Черной Горы, объединившиеся вокруг принца Брана, по своему обыкновению, недовольные и сварливые, – всего их было не больше двух сотен, и они почти затерялись среди вооруженных людей, носивших туники с гербами мятежных баронов и герцогов – Кармелида, Лионесса, Доммоне, – прибывших сюда с женами, слугами и даже домашним скотом. Здесь были и варвары с Границ – мощные, как дикие быки, и почти такие же заросшие, чей оглушительный хохот и впрямь напоминал бычий рев. Были и эльфы из Броселианда в своих муаровых одеждах, на которых вспыхивали красные и зеленые отблески в пламени костров, – слишком многочисленные, чтобы их сосчитать, не говоря уже о тех, которые прятались в кронах деревьев или обосновались чуть дальше в лесу и наблюдали оттуда за удивительным зрелищем. Пламя от костров казалось мощным заревом, освещавшим небо и озеро до самого Авалона, который сегодня видели все – правда, издалека и не слишком отчетливо, но все же видели… Было выпито достаточно вина и меда, чтобы мужчины захмелели, но пока еще никто не был пьян. Запах жарившихся целиком бычьих туш щекотал ноздри и вызывал урчание в желудках, но никто пока не начинал есть – даже гномы. Это была ночь Самайна, главного праздника в древнем календаре, чье название переводилось как «объединение». Это была ночь мертвых – единственная в году, когда был открыт проход между земным и потусторонним мирами, и каждый должен был вспомнить своих умерших близких, чтобы они сами не явились и не напомнили о себе. Эльфы, гномы и люди – даже те из них, кто обратился к новой религии, – верили в потусторонний мир и загробную жизнь души, даже если у них были разные представления о рае. Однако, как бы ни называли сегодняшний праздник – Самайн, Ночь всех святых или Хэллоуин, – это была жуткая ночь, когда каждый ощущал на своем лице леденящее прикосновение Смерти, когда ушедшие в мир иной забирали у живых силу, необходимую им для того, чтобы продолжать свое долгое путешествие из мрака к свету.

Какое-то время озеро было спокойным. Но вскоре поднялся ветер, и на берег стали набегать волны, принося с собой толпы невидимых душ.

Сидя на холме, возвышавшемся над остальным лагерем, Утер не отрываясь смотрел в сторону острова, и голос Ллиэн едва слышно звучал у него в ушах. Он сидел спинойк костру, совершенно неподвижно, и, казалось, не замечал устремленных на него взглядов остальных. Даже Мерлин не решался к нему приблизиться. Их было девять, сидевших вокруг костра, совершенно непохожих друг на друга. Бран, сжимавший обеими руками топор высотой почти с него самого, никак не мог осознать, что Утер и Ллиэн стали одним целым. Однако он все равно пытался рассказать ей во всех подробностях о сражении под Красной Горой и передать послание старого короля Болдуина – не понимая, что Ллиэн уже знает обо всем, что сохранилось в памяти Утера… Рядом с ним сидел Фрейр – правитель уцелевших варваров Скалистого Порога. Его обнаженный торс был раскрашен красным, как того требовал обряд в честь мертвых, и в свете костра он казался огромным глиняным изваянием. Он сопровождал Утера и Ллиэн в поисках эльфа Гаэля и был готов следовать за нимии дальше, куда бы ни пришлось. Ему никто даже и не пытался объяснить природу их нового союза. Возле него сидели старый друид Гвидион и принц Дориан, казавшиеся рядом с варваром еще более хрупкими и бледными. Смотреть на них и разговаривать с ними оказалось для Утера непривычным испытанием. Он впервые испытал ощущение, что не является в полной мере самим собой, говоря на эльфийском языке с существами, которых он никогда раньше не видел, прижимая к сердцу Дориана, обнимая Блодевез, утешая старого Гвидиона… И они сами, казалось, видят Ллиэн сквозь него – как будто его самого не существует. Может быть, и она чувствовала то же самое, когда он встретил своих старых товарищей и знатных сеньоров, которых ради него собрал Ульфин… Он тоже был здесь, одетый в тунику со своим собственным гербом – красная борзая на желтом поле,– и на щеке у него был шрам от эльфийской стрелы. За ним сидели герцогиня Хеллед де Соргалль – единственная женщина среди собравшихся, и Лео де Гран, герцог Кармелид, стальная кираса которого поблескивала в свете костра. Когда поднялся ветер, Мерлин бросил в огонь несколько веточек омелы. В следующее мгновение вверх взметнулся сноп искр. Озеро заволновалось, плеск волн о берег усилился, и все, сидевшие вокруг костра, ощутили ледяной холод, который начал распространяться по всему лагерю. Юные эльфийки, к удивлению людей, спустили свои туники с плеч и подняли руки, подставляя свои обнаженные груди невидимым укусам душ усопших. Эльфийские друиды и барды затянули какой-то странный напев. Голоса их звучали то пронзительно, то глухо, иногда напоминая рычание хищников, иногда поднимаясь до ужасающего резкого визга. Гномы, собравшись вокруг одного из костров, равномерно и тяжело ударяли ногами о землю и тоже пели – у них это было похоже на боевую песнь. Люди молились, преклонив колени и сложив руки на груди, дрожа от страха и холода при ледяных прикосновениях бесчисленных призраков. Между тем на озере разыгралась настоящая буря. Ветер, глухо завывая, поднимал такие высокие волны, что они доходили до самых корней высоких лесных дубов. В их шорохе иногда прорывались странные звуки, напоминающие резкие вскрики, хрипение или свист. Ощущение было ужасным – сама Смерть, видимая, осязаемая, скользила среди живых…