Александр Зорич - Ты победил

– Нет. Сейчас нам пора возвращаться, – сухо сказал Йен, собственноручно отирая ноги Лормы посредством льняного платка для чистки «облачных» клинков.

Придется выбросить, а их не так уж много – всего семь. Подумать только – до того как познакомиться с тайным советником, бедняжка действительно была девственницей. Это до двадцати-то лет, о Шилол!

Ласки Йена имели мало общего с загадочными и туманными местами в не запрещенных Сводом светских романах и Лорма, кажется, совершенно утратила чувство действительности.

– Ну почему нет? Это ведь так быстро! – сказала она недоуменным тоном капризной девочки.

Йен не сдержался и хохотнул.

– Тридцать коротких колоколов – это, конечно, для тебя быстро. Мы будем встречаться еще не раз и не два и ты еще научишься по-настоящему ценить это время, но сейчас надо идти. А то мы уже все звезды пересчитали.

– Не все, – блеснули обнаженные улыбкой зубы Лормы.

– Послушай, – Йен взял ее за плечи и, словно щенок, потерся своим носом о ее. – Ты очень красивая девушка и я буду любить тебя долго и часто. Так долго и так часто, как того позволят мои обязанности тайного советника. Но если твой отец, а в особенности же мамаша что-то заподозрят, они в первую очередь прикажут конюхам тебя высечь. А во вторую очередь…

– Меня никогда не секли, – пожала плечами Лорма и, неожиданно ловко пропустив пальцы между йеновой шнуровкой на панталонах, прикоснулась к нему так, что тот против своей воли вздрогнул от неожиданности.

Ого, подруга с подходцами! Йен чуть не прыснул со смеху: словно бы не она, а он – пугливая девственница, которой домогается тайный советник, а вообще говоря аррум, хотя это для нее и не очень большая разница. В этот момент Йен подумал, что бояться ему, собственно, совершенно нечего – ну заподозрит папаша, ну пятое-десятое… В худшем случае, придется папашу зарубить. В лучшем – пристанут, чтобы он женился на их дочери-сокровище и будут стращать доносом в Свод, ха-ха. Донос на аррума!

Лорма тем временем опустилась на колени. Что будет дальше, Йен догадывался, равно как и не сомневался в том, что это задержит их еще по меньшей мере на тридцать коротких колоколов, ибо девушка едва ли искушена в Первом Сочетании Устами. Но спрятать извлеченного требовательными пальцами Лормы Гиазира прочь, подальше от горячих губ девушки, Йен не мог. Ибо это, не соответствовало бы доблестям и достоинству аррума Опоры Вещей. Энно.

Когда они наконец вернулись в гостевой зал, чтобы присоединиться ко всеобщему веселью, их взорам открылась дурацкая, веселая и в чем-то неуловимо жутковатая картина.

Мамаша Лормы, здоровая баба в летах, лежала, упитая до бесчувствия, на медвежьих шкурах, живописно наваленных в углу зала. Насколько Йен смог понять за три недели пребывания в уезде Медовый Берег, на всех застольях здесь было принято рано или поздно напиваться вдрызг, затем валиться прямо на медвежьи шкуры и – в зависимости от обстоятельств – спать, блевать или предаваться блуду. Йен пока что был свидетелем только первых двух вариантов. Третий, по слухам, был очень популярен среди смердов Кедровой Усадьбы, а более всего – у людей Багида, на Сером Холме.

Итак, мамаша Лормы уже отдыхала. Папаша, вполне симпатичный Йену мужик с невероятным для Варана именем Круст Гутулан, подперев багровую рожу кулаками, пялился туда же, куда и все – в центр стола.

«Все» – это управитель имения со своей супругой (странной женщиной, лицо которой было украшено шрамом от виска до подбородка, а пояс – кривым «трехладонным» ножом), четверо лучших пастухов Круста (с разбойными, но тем более надежными рожами) и сокольничий с двумя соколами на обоих плечах, что забавляло тайного советника едва ли не больше, чем прелести Лормы. И все они мутными, покрасневшими глазами пялились в центр стола, где выламывался и завывал Сорго, местный начальник почты, а по совместительству – вожак и наставник вайского отрочества.

Помимо всего прочего Сорго был поэтом, уверявшим, что в действительности он – не Сорго, а воплотившийся в неподходящем теле древний харренский стихопевец Астез Торк. По этому поводу Сорго мог процитировать наизусть любое место из огромнейших «Исторических поэм» и требовал от отроков, дабы те его величали «несравненным Астезом». Также Сорго занимался сочинительством длиннейшей и нуднейшей драмы «Инн окс Лагин, отец наш основатель», о чем не преминул сообщить Йену при первом же знакомстве, состоявшемся три недели назад.