Мария Семенова - Там, где лес не растет

Между тем день едва успел приблизиться к середине, ещё далеко было даже до вечера, не говоря уже о завтрашнем полудне. Коренга решил немного посмотреть город. «Помни, зачем пустился в дорогу, но и по сторонам зорче оглядывайся! – наставляла его бабушка. – Вернёшься, нас, старых, дивными сказками позабавишь!»

Ему не понадобилось спрашивать дорогу, чтобы добраться до крома. Славная крепость, господствовавшая над Галирадом, и без того была видна отовсюду. Гроза врагам, а жителям города и окрестных земель – оплот и заступа. Коренга даже подождал некоторое время против раскрытых настежь ворот, думая ненароком увидеть государя кнеса или госпожу кнесинку, но те так и не показались. Может, в хоромах сидели, а может, выехали куда… Коренгу посетила отчаянная мысль спросить отроков, стоявших у ворот при оружии, дома ли славные правители города. Подумав, он счёл такой расспрос неподобным и, ещё чуть-чуть подождав, молча покатил дальше.

Часть улиц была застроена жилыми дворами. Там было тихо и чисто, но из-под любой калитки могла вылететь не в меру воинственная собака, почитающая «своим» не только двор за забором, но и улицу перед ним. Одни псы бешеным лаем провожали тележку и веннского кобеля, другие встречали. Нападать они не дерзали, но Коренге скоро надоел беспрестанный брёх, и он свернул назад к пристани, к торговым рядам.

Здесь было шумно, а под колёсами хрустела ореховая шелуха. Зато улицы состояли из сплошных мастерских, зачастую посвящённых ремёслам, о которых слыхом не слыхивали в веннских лесах. Например, можно было увидеть вывеску в виде белого развёрнутого листа и при нём – перо да чернильницу. Или нечто даже более диковинное, вроде резного изображения пышного кренделя, усыпанного орехами и маком… Коренга не первый день был в пути, успел насмотреться на погосты с их постоялыми дворами, где жизнь и достаток определялись числом проезжих гостей. И всё-таки не мог до конца привыкнуть к тому, что хлеб пекли не просто для себя, но ещё на продажу.

Как это – хлеб продавать?.. А вот люди продавали, и ничего, и не разверзались над ними гневные Небеса. И он, Коренга, тот хлеб покупал и ел, и тоже ничего, даже и живот узлом не скрутило…

Зачастую искусники работали прямо на виду. Возле каждого легко можно было просидеть весь остаток дня, зачарованно наблюдая. И конечно, почти при каждой мастерской тоже обитала собака, но здешние псы были мудрей визгливых шавок и одуревших на привязи цепняков, стороживших дворы. Они явно привыкли, что мимо день-деньской снуют самые разные люди. А с людьми – их четвероногие спутники. Каждого гонять начинать, это что же получится? И разбойники-псы мирно полёживали у хозяйских порогов, притворяясь, будто ничего кругом не видят, не слышат.

Коренга знал: любая лавочка здесь была такова, что, заглянув внутрь, непременно увидишь вещицу, с которой окажется невозможно расстаться. Как именно это происходит, он успел понять ещё по дороге сюда, бывая в людных селениях и беседуя с ремесленниками, надеющимися продать свой товар. До сих пор молодого венна выручала наследная нелюбовь его племени к принятию поспешных решений… и привычка мысленно оглядываться на оставшихся дома, заново вслушиваясь в наставления старших, подходящие к случаю.

Правду молвить, наставления были весьма противоречивого свойства. «Деньгам веди строгий счёт, – вразумлял дедушка. – Половину сразу отложи и храни свято: пригодится уплатить тому человеку. Да помни, что сперва тебе надлежит его отыскать. А после – вернуться назад…»

«Но и себя побаловать не забывай, – шептала мать, гладя русую голову первенца, которого, как она понимала, ей предстояло, может быть, проводить навсегда. – Серебро придёт и уйдёт, его могут украсть или неправдой выманить у тебя. А так хоть останется, о чём вспомнить да улыбнуться…»

Дедушкина мудрость, твёрдо хранимая в памяти, помогла Коренге миновать лавку горшечника, хотя миски и кружки, выставленные на продажу, были сплошь таковы, что снятое молоко, налитое в них, должно было сразу обернуться толстыми сливками, а крапивные щи – превратиться самое меньшее в густой мясной взвар. Почтенный гончар даже не нахваливал изделия своих рук. Он просто сидел за длинным дощатым столом, разрисовывая белую посуду зелёной, красной и голубой краской. Высохнет краска, потом побывает в печном жару… То-то весело будет по очереди запускать ложки в такую мису, выставленную на стол! «Домой привезу… – размечтался было Коренга. Вспомнил строгого дедушку и оборвал себя: – На обратном пути!»