Пол Томпсон - Сага о Копье - Омнибус. Том I

Свет сделался ярче, стал голубым, как сияющее летнее небо, искрящимся, как поверхность пруда. Эльфийка молча — лишь слезы струились по ее щекам — обхватила лезвие ножа там, где оно вошло в тело Бьяра. Сияние кристалла низвергалось каскадом по ее пальцам вниз, обволакивая клинок яркими полосами.

Мали медленно извлекла нож, но кровь не потекла. Рана затянулась, и через секунду не осталось даже шрама. Руки Мали опустились, и она села назад на пятки.

Торин задержал дыхание, голубое сияние тускнело.

Затем грудь Бьяра резко поднялась. Он вдохнул полные легкие воздуха, широко распахнул удивленные глаза и прикоснулся к груди в том месте, где был нож.

— Мали, — прошептал он, улыбаясь. — Мне привиделось, что пришли спасти меня души Кедаса!

Женщина смотрела на мальчика со смешанным выражением недоверия и восхищения. Когда Мали обернулась к Торину, протягивая ему Аквару, чтобы воин взглянул на кристалл, радость в ее глазах горела, как огонь, ярче полуденного солнца.

— «Просвети души, пребывающие в темноте», — благоговейно произнесла она, задумавшись. — Теперь повелителю Лораку придется поверить мне!

Торин прикоснулся к Акваре. Она была голубой, голубой, как чистое ясное небо или прозрачная вода. Вместо холодной дрожи, как 6 т пощипывающих кожу муравьев, он ощущал наслаждение от силы Мали, от предназначения Мали.

И его собственного.

— Если повелитель Сильванести не поверит твоему слову, Мали, я скажу ему сам.

История древних времен…

Я знал, что эти четверо придут. Они явились по моей не терпящей отлагательства просьбе. Неважно, что их на это подвигло, — а у этой пестрой компании, как я знал, мотивы были различны, — они были здесь.

Лучшие. Самые лучшие.

Я стоял на пороге трактира «Горький эль», глядя на них, и на сердце у меня становилось спокойнее, чего давным-давно не бывало.

Все четверо сидели за отдельными столиками. Конечно, ведь они небыли друг с другом знакомы — разве только понаслышке. Каждый, или каждая, спокойно ел и пил, не выставляя себя напоказ. Им это было ненужно. Они были лучшими. Но хотя губы их ничего не произносили, занятые горьким элем, столь известным в этих местах, глаза не бездействовали: оценивая друг друга и наблюдая, как их оценивают другие. Я был рад, что каждому понравилось то, что он или она увидели. Мне не хотелось, чтобы члены группы сорились.

На самом видном месте сидел Орин — маленького роста, но большой храбрости. В этих местах он знаменит умением обращаться с топором, но этим славиться большинство гномов. Его топор — Шипокол — лежит перед ним на столе, где он может и следить за ним взглядом, и погладить рукой. Настоящий талант Орина проявляется под горой, говорят, он облазил больше драконьих пещер, чем любой другой из когда-либо живших гномов. И он ни разу не заблудился ни на пути туда, ни (что гораздо важнее) на пути обратно. Многие охотники за сокровищами обязаны жизнью — и где-то третьей частью клада — своему проводнику, Орину Темному Провидцу.

Рядом с гномом расположилась за лучшим в «Горьком эле» столом женщина несказанной красоты. Волосы ее длинны и черны, как безлунная ночь; ее глаза пили души мужчин, как гном пил пиво. Завсегдатаи трактира — жалкий сброд, неудачники — вились бы вокруг нее, как мухи, вывесив языки, как собаки, если бы не ее платье.

Она была хорошо одета, поймите меня правильно. Одежда ее была из самого тонкого и дорогого бархата во всей стране, голубой шелк который сиял в свете огня. Серебряная вышивка шла по краю рукавов и подола, что отпугивало любителей сорвать поцелуй или ущипнуть за щеку, — пентаграммы и звезды, переплетающиеся круги и тому подобное, одним словом, чародейские знаки. Ее взгляд встретился с моим, и я поклонился чародейке Аланде, прибывшей из своего чудесного замка, затерянного в Лесах Голубого Тумана.

Около двери — как только можно ближе к дверям, но в то же время оставаясь в трактире — расположился один из четверых, которого я неплохо знал, поскольку именно я повернул ключ в камере его темницы, выпуская его на свободу. Он был худ и проворен, копна рыжих волос и зеленые жуликоватые глаза так очаровывали вдовушек, что они охотно расставались со своими сбережениями, да еще и любили его за это. Его тонкие пальцы могли проскользнуть и выскользнуть из кармана так же быстро, как его нож мог отрезать кошелек с пояса. Он был хорош, так хорош, что попадался нечасто. Но однажды Рейнард Искусник совершил одну маленькую ошибку. Он попытался стащить кошелек у меня.