Гэв Торп - Warhammer - Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том I

Орочий посёлок был обнаружен конным разъездом, и на следующий день эльфам предстояло принести туда кровопролитие. Летриус приказал Лириэт и Хеллеброн присоединиться к нему для предбоевых ритуалов, но никакой роли в церемонии они не получили. Хеллеброн раздражённо молчала, глядя, как Летриус без лишней суеты расправляется с жертвами, вырезая сердца и бубня одни и те же устаревшие банальные обращения к Кхаину, которые он произносил уже не одну сотню лет.

Она смотрела на собравшихся — едва ли треть армии соизволила присутствовать на церемонии — и чувствовала, как даже здесь, среди самых пылких воинов наггароти, поклонение Кхаину ускользает прочь. Воины скандировали «Хвала Кхаину», но глаза их были пусты, а голоса — безжизненны, и это разрывало сердце Хеллеброн.

Двадцать лет она с трудом создавала собственный миф, и вот даже эта, столь маленькая слава, постепенно уплывала прочь с каждым монотонным песнопением. Завтрашняя битва вполне может стать последней на ближайшие годы, и перед Хеллеброн замаячили серые будни, проведённые в безвестности.

Когда последнее сердце было брошено в огонь, Хеллеброн сгорала от желания схватить Летриуса и бросить туда же. И причиной тому были не только её амбиции, которые разрушал старый жрец, но и желание, как никогда горячее, чтобы с уст каждого эльфа срывались хвалы Кхаину. И пусть Летриус произносил священные слова и хранил легенды, но с каждой бесцветной, безжизненной церемонией старый первосвященник уничтожал наследие Аэнариона. И вскоре Кхаин, спасший эльфов через Аэнариона, сгинет навеки, оставив её народ слабым и беззащитным.

Когда толпа разошлась, Хеллеброн и Лириэт отправились к своей палатке. Некоторое время Хеллеброн сидела молча, пока сёстры готовили оружие к завтрашней битве.

— Всем плевать! — наконец не выдержала Хеллеброн. — Завтрашний бой станет просто ещё одной схваткой против зеленокожих варваров. Охотничьи ястребы вскоре будут цениться выше, чем мы.

— Мы по-прежнему делаем работу Кхаина, сестра, — ответила сестра, проводя точильным камнем по изогнутому лезвию клинка. — Кровь по-прежнему будет литься.

— Этого недостаточно! — отрезала Хеллеброн, в раздражении швырнув меч на ковёр, устилающий пол их палатки. — Сколько пали от наших рук, сестра? Тысячи душ отправились к Кхаину на поле битвы и в жертвенном костре, и что, хоть слово прозвучало из уст тех, кто должен бы был восхвалять наши имена?

— Тогда мы должны дать нечто для рассказов, — ответила Лириэт. Она подняла клинок и осмотрела заточенный край. Удовлетворившись, она вложила меч в ножны, отложила их в сторону и вытащила зазубренный кинжал. — Нельзя бесконечно рассказывать одну и ту же сказку, сестра. Если это та слава, которую ты ищешь, то тебе надо дать им что-то новое. Они непостоянны, поэтому мы должны захватить их воображение.

— Или, возможно, мы просто слишком долго отсутствовали, и наши лица и имена забылись, — Хеллеброн подняла меч, прошептала извинение Кхаину за проявленное к оружию неуважение и провела по лезвию камнем. Точило издало плачущий визг.

— Мне кажется, сестра, что если ты вернёшься сейчас, то будешь сильно разочарована. Если ты надеешься вернуться и получить лесть, равную той, что получила Морати, то будешь весьма разочарована.

Хеллеброн зарычала.

— Неблагодарные льстецы. Чем таким обладает Морати, чего нет у нас?

— Наследие, — ответила Лириэт. — Она была королевой Аэнариона, и за одно это её всегда будут почитать. Если ты не собираешься выйти замуж за короля-феникса, то тебе стоит придумать что-то ещё, чтобы захватить воображение наших сородичей.

— У князя Малекита ещё не было жены…

— Это была шутка, сестра. Если Малекит до сих пор не женился, то весьма маловероятно, что он вообще когда-нибудь свяжет себя узами брака. А даже если и нет, то есть куда более реальные претендентки на его руку, стоящие в иерархии наггароти куда выше, чем ты или я. Свою славу мы должны заработать своими руками. Разве не ради этого мы начали всё это? Если ты просто хотела выйти замуж за репутацию, то это можно было сделать намного раньше.

Хеллеброн опробовала заточку, без особого усилия разрезав кусок шёлка. Удовлетворённая, она вытерла смазку с инкрустированного серебром лезвия. Она увидела своё отражение и на мгновение замерла, залюбовавшись собой. Она знала, что была красива, но красота не была чем-то уникальным. Она всматривалась в своё отражение, в свои рубиновые губы, в подведённые тёмной краской глаза, в белизну крашеных волос и бледную кожу.