Генри Олди - Захребетник

– Вы ранены?! Лежите, не вставайте! Сейчас я пошлю за лекарем…

– Не надо лекаря! Я сама.

– Но, Мэлис…

– Никаких "но"! Кто тут ведьма, я или ты?! Позвольте, виконт… Не смущайтесь, вы – не первый мужчина, какого я увижу нагишом. Фарт, неси мой ларчик с зельями! Да, кликни слугу: пусть тащит бинты, корпию, полотенца и много горячей воды. И дюжину свечей белого воска с фундаром – у них должны быть. Быстро!

– Понял, дорогая, – ответил лучший венатор Реттии, маг высшей квалификации Фортунат Цвях, хорошо знавший характер обожаемой супруги. – Я мигом.

И исчез.

– Овал Небес! На вас живого места нет! Вы бились с целой бандой?!

– Можно сказать и так…

– Когда вас ранили? Вчера? Вечером?! Странно… Судя по ранам, никогда не скажешь. У хомолюпусов, конечно, заживление идет еще быстрее, но… Вы самый живучий виконт во всей Реттии! А, вот и мои зелья!

Мэлис проворно выхватила из рук мужа увесистый резной ларец, покрытый кирпично-красным лаком, и взялась перебирать содержимое.

– Мэл, виконту не вредно разговаривать?

– Не вредно.

– Тогда позвольте узнать, что с вами случилось?

Фортунат придвинул кресло и устроился рядом с кроватью.

Еще вчера днем Джеймс Ривердейл наверняка не стал бы откровенничать. Отделался бы кратким рассказом о драке с шайкой злодеев – что, по большому счету, было бы чистой правдой, хотя и в урезанном виде. И начал бы лелеять планы скорой мести.

Сейчас же он чувствовал неодолимое желание рассказать магу все. Чары, развязывающие язык? – нет, молодой человек ни на минуту не сомневался, что охотник на демонов не прибег бы к столь недостойному способу разговорить собеседника. Просто в пансионат Ахмета, верхом на измученной лошади, добрался человек, во многом не похожий на своего предшественника. Различия и радовали, и пугали – но их следовало принимать, как свершившийся факт, а не прятать голову в песок.

…мы, ревнители идеалов…

…мы, циники…

…я…

Это осталось в прошлом, в синей ночи под желтым месяцем.

Джеймс уже открыл рот, собираясь начать, но ему помешали. Явились двое слуг с огромной лоханью, над которой столбом стоял пар. Третий слуга принес корпию и полотенца. Четвертый – свечи. Далее прибыл лично Толстяк Ахмет, сокрушаясь и охая. Он проморгал приезд Джеймса, и сейчас искупал вину.

Выставить хозяина вон, а главное, убедить в том, что никого не следует извещать о прискорбном случае, стоило большого труда. Наконец Мэлис поблагодарила Ахмета так вежливо и обстоятельно, что хозяин побледнел и испарился.

Отказавшись от помощи слуг, маг с ведьмой сами раздели дико стесняющегося Джеймса, усадили в лохань, и Мэлис принялась обмывать раны. Рассказывать что-либо в такой ситуации было бы весьма затруднительно, и молодой человек ограничился блаженными стонами. Вскоре его насухо вытерли мохнатым полотенцем, вернули в кровать, и рыжая ведьма принялась колдовать над ранами – смазывая их вонючими мазями и шепча наговоры над свечами, зажженными от щелчка пальцев венатора.

Все это время Джеймс счел за благо молчать. Скажешь что-нибудь невпопад – и на ране, чего доброго, вместо новой кожи нарастет драконья чешуя!

– Ну, вот и все, – ободряюще подмигнула Мэлис. – Дорогой, ты не сольешь мне из кувшина? Я хочу помыть руки…

– Простите, виконт, что настаиваю… Я не слишком любопытен, но в данном случае очень беспокоюсь за вас. Я не только о ранах. Взгляните на себя.

Держа кувшин, Фортунат свободной рукой указал на овальное зеркало в тонкой раме, висевшее на стене. Располагалось зеркало удобно: молодой человек мог видеть свое отражение, не вставая с кровати.

Поначалу Джеймс ничего особенного не усмотрел – если, конечно, не считать последствий конфликта с Вучей Эстевен. А потом неудачно повернул голову – и увидел.

Серебристые нити в волосах.

Они смотрелись чужеродно, непривычно. Словно град побил ниву пшеницы, блестя подтаявшими льдинками.

– Вы расскажете, что с вами произошло?

– Да.

…Когда Джеймс закончил, охотник на демонов долго молчал. Молчала и ведьма, глядя не на раненого – на мужа; боясь нарушить тишину, помешать венатору думать.

– Это худшее из того, что могло случиться.

Голос мага звучал жестью под ветром.

– Это гений.

Рассказ Фортуната Цвяха, охотника на демонов, не вполне понятный случайному слушателю, но и для рассказчика тоже понятный не до конца

"Гении не от мира сего!" – говаривал Гарпагон Угрюмец, учитель Фортуната Цвяха в нелегком деле охоты на демонов, когда был в дурном настроении. То же самое он повторял после визита Трифона Коннектария, своего друга детства, отца гипотезы осевой конгениальности – но в данном случае Гарпагон еще и бранился последними словами, не стесняясь присутствием молодого ученика.