Ирмата Арьяр - Белое пламя

Спустившись на ярус, я вынул из-за пазухи один из амулетов, сплетенных матерью, сосредоточился. Лорд может и без амулета обратиться к духам за помощью, особенно к своему личному покровителю. Но это тяжелее стократ, и не факт, что зов услышат и соизволят прийти.

У женщины-риэнны все проще и быстрее происходит. С женщинами даже духи не спорят — слетаются, как миленькие, стоит только пальцем с капелькой крови поманить. В каждом моем амулете была капля крови риэнны дома Этьер.

В отличие от женщины мужчина-риэн не способен дать духам плоть. Потому к нам и не спешат на зов своевольные предки, если нет прямой угрозы жизни потомка. А сейчас мне всего-то надо, чтобы кто-нибудь провел меня сквозь скальную породу кратчайшей дорогой, открытой только духам. Блажь, с точки зрения бессмертных.

Едва я приложил ладонь к амулету, в затылок дохнуло ледяным холодом.

— Дадут мне сегодня покой или нет? — старческий голос проскрипел несмазанной телегой. — Только что одна ведьма трясла дурной кровишкой, явиться вынудила, а теперь ее отпрыск за те же шалости!

— Прости, что нарушил твой небесный покой, лорд Рогнус.

— Да какой я тебе лорд! — Левое ухо обдало холодной злостью. — Сколько говорил тебе, юнцу беспамятному: неужели к моему прекрасному и грозному имени обязательно нужна какая-то глупая нашлепка никому не нужного титула?

— Не буду, Рогнус.

С ним мне крупно не повезло. Моим личным опекуном стал пренеприятнейший из предков — брюзгливый, как тысяча больных старух. Тупой нож в печень — такое удовольствие я испытывал от общения с типом, жившим за тысячу лет до меня.

Даже среди духов Рогнус был редким оригиналом — отказался от второй плоти, предложенной ему матерью в награду за опекунство. Он, видите ли, больше не хочет стеснять и пачкать свободный дух бренным прахом. «Ты еще предложи мне заняться сексом в полном рыцарском доспехе», — врезались в память его слова, сказанные моей матери. Мне тогда было двенадцать лет, и я не мог понять всех тонкостей сравнения.

— Ну, позвал, так говори, зачем? — раздраженно спросил Рогнус.

— Мне надо как можно быстрее попасть на пятнадцатый ярус штольни и найти Яррена фьерр Ирдари.

Дух, разумеется, взъярился.

— И только ради этого ты меня вытащил в ваш вонючий мир? Лентяй! Зачем я только потомков оставил, чтобы какой-то оболтус позорил мою вечность! Ты хоть о цене зова помнишь, истинноживущий олух, не желающий мозолить нежные ножки? — язвительно осведомился брюзга.

Вот это и было самым мерзким — плата. Одно дело, когда опекающий дух сам приходит. Тогда он ничего не потребует и будет доволен любой подачкой. Другое дело, когда тебе от него что-то надо, помимо спасения собственной шкуры. А берут они болью и страданиями. Так мне тогда казалось.

— Помню, Рогнус. Бери.

— Я немного возьму, не трясись так, мой несчастный потомок, — с неожиданной теплотой вздохнул дух. — Знаешь ведь, что иначе мне не помочь тебе в плотном мире. Мне самому противно, поверь.

Это было что-то новенькое в наших непростых отношениях. Неужели его проняло, что подопечный вот-вот надолго покинет Белые горы? Так ведь это ничего не значит, вызвать я его могу хоть на краю земли.

В этот момент он меня коснулся, и я едва сдержался, чтобы не заорать от боли и отвращения. Словно в меня медленно и со вкусом впивалась семиглавая ледяная змея.

Сначала она прогрызла макушку, потом лоб между бровей и втекла в мозг. Через миг — ледяной укус в яремную впадину. Потом проскребло стальными когтями сердце. Но самое мерзкое, когда змея вторглась в солнечное сплетение, на долгую минуту лишив меня дыхания, сползла к пупку и едва не вывернула кишки — меня затошнило. А потом будто вгрызлась в пах. Тут я взвыл.

И почему хроники говорят, что раньше — до того, как была убита королева Лаэнриэль, — соприкосновение с предками рода приносило радость, сравнимую с озарением, обеим сторонам — и живым, и мертвым? Извращенцы!

Я почувствовал себя нанизанным на копье. С семью наконечниками. Винтовыми.

И это Рогнус назвал «возьму немного»? Обычно он обходился инспекцией содержимого моего черепа и сердечной сумки. А тут…

— Все, Дигеро, уже все, — шепнуло в моем выскобленном ледяными скребками черепе. — Мы на месте. Если бы ты расслабился, нам обоим было бы не так больно.

— Обоим? Что может болеть у бесплотного духа? — прохрипел я, отдышавшись.

Чужой смех внутри черепа — это жуткое ощущение.

— Рогнуссс, — процедил я. — Мне хочется разбить себе голову, когда ты щекочешь ее изнутри.