Маргарет Уэйс - Сага о копье - Омнибус. Том II

Танис легко пожал ее руку. Отпив немного вина, Тика пришла в себя и смогла продолжать:

— Год назад, прошлой весной, все переменилось. С Карамоном словно что-то произошло: я не знаю, что это было, но думаю, виной тому… — Она помолчала, как будто подбирая нужные слова. — Город процветал. Здесь появился другой кузнец, который прежде был в плену в Пакс Таркасе. Хоть он и был родом из других мест, но решил обосноваться в Утехе и заняться своим прежним ремеслом.

Конечно, люди еще продолжали строить дома, но теперь им некуда было торопиться.

Я занялась постоялым двором… — Тика пожала плечами. — Наверное, у Карамона появилось слишком много свободного Времени.

— Он стал никому не нужен, — мрачно уточнил Танис.

— Даже мне было не до него, — призналась Тика и, допив залпом вино, отерла глаза. — Должно быть, в этом я виновата».

— Нет, — тут же возразил Танис, хотя мысли его, окрыленные воспоминаниями, были сейчас далеко. — Это не твоя вина, Тика. Я думаю, мы оба знаем, кто тут виноват.

— Как бы там ни было, — Тика набрала в грудь побольше воздуха, — я пыталась ему помочь, но таверна отнимала у меня слишком много времени. Я предлагала ему подыскать занятие, которое будет ему по душе, и он пытался — действительно пытался следовать моим советам. Вместе с начальником местной стражи он выслеживал отбившихся от своих и затаившихся в лесу драконидов. Потом некоторое время он служил телохранителем и зарабатывая довольно денег, нанимаясь к купцам, державшим путь в Гавань. Но никто не нанимал его дважды…

— Голос ее дрогнул, и на некоторое время Тика снова замолчала. — Однажды, это случилось зимой, обоз, который он вызвался охранять, вернулся обратно, везя его в санях. Он был мертвецки пьян. Выходило так, что это они охраняли его! С тех пор он либо ел да спал, либо братался с какими-то бывшими наемниками в «Лотке», в этом мерзком притоне на другом конце города.

Танису очень захотелось, чтобы Лорана была сейчас рядом с ним: уж она-то наверняка бы что-нибудь придумала.

— Может, если бы вы завели ребенка… — неуверенно предположил он.

— Я была беременна прошлым летом, — откровенно призналась Тика и подперла рукой подбородок. — Но не доносила. Я выкинула, а Карамон так никогда и не узнал об этом. С тех пор… — она опустила глаза на деревянную поверхность стола, — с тех пор мы не провели ни одной ночи в одной и той же комнате.

Стыдливо покраснев, Танис не придумал ничего лучшего, как погладить Тику по руке и торопливо переменить тему:

— Прежде ты сказала, что видишь в этом чью-то вину, но не сказала — чью именно. Может, теперь ты выразишься яснее?

Тика вздрогнула и налила себе еще вина.

— Слухи пошли по земле, Танис, — сказала она, — недобрые слухи. Ты и сам, пожалуй, догадываешься, о ком. Танис кивнул.

— Карамон писал ему, — продолжала Тика. — Я видела это письмо. Оно было… таким, что сердце мое чуть было не разорвалось на части. Ни слова упрека! Ни слова о том-деле — только любовь, любовь и беспредельная нежность. — Тика повысила голос. — Он умолял брата вернуться и жить с нами. Он заклинал его отвернуться от тьмы, пока она не поглотила его безвозвратно.

— И что же? — спросил Танис, хотя и без того догадывался об ответе.

— Письмо вернулось назад, — печально сказала Тика. — Непрочитанным. Даже печать никто не тронул. А на конверте было написано: «У меня нет брата. Я не знаю никого по имени Карамон». И подпись — Рейстлин!

— Рейстлин?! — Крисания вздрогнула и посмотрела на Тику так, словно увидела ее впервые. В серых глазах жрицы, перебегавших с рыжеволосой женщины на Таниса, а с него — на пьяного исполина, безмятежно похрапывавшего на полу, появилось нечто похожее на испуг.

— Карамон… Так это Карамон Маджере'! Так это его брат-близнец, о котором ты мне говорил? Тот самый человек, который должен был сопровождать меня до…

— Мне очень жаль, праведная дочь Паладайна, — сказал Танис и почувствовал, как снова вспыхнули кончики его ушей. — Я понятия не имел, что он…

— Ведь Рейстлин столь… умен и могуществен. Я думала, что его брат должен быть таким же. Рейстлин способен быть чувствительным и сострадательным, но он держит себя и всех, кто ему служит, в железных тисках воли, не давая эмоциям овладеть собой. А этот… — Крисания взмахнула рукой.

— Эта отважная развалина, этот спившийся герой, как бы ни был он достоин нашей жалости и наших молитв, уже…

— Твой «умный и чувствительный», твой образцовый Рейстлин приложил руку к тому, чтобы превратить этого человека в развалину, — едко заметил Танис, прилагая отчаянные усилия, чтобы не дать эмоциям овладеть собой.