Константин Соловьев - Геносказка

— Сейчас бы аминокислотного бульона, а? — усмехнулся Гензель. Время от времени он тормошил Гретель, когда та совсем засыпала на ходу и делалась похожа на мертвую, да так, что аж жутко было. — Три порции сразу, пожалуй, а?

Гретель кивала или отвечала односложно. Глядя на нее, Гензель понимал, как скверно выглядел сам вчера. Теперь был его черед тащить сестру вперед.

— А знаешь что… К черту бульон! Ноги нашей в Шлараффенланде больше не будет! Пусть Мачеха сама им зальется. Хоть утонет в нем! А мы будем жить в богатом каменном городе, где ни очередей, ни лимитов, ни нормированных выдач. Хлебать будем сразу ковшом! Представляешь, заходишь ты в трактир, кидаешь монету — а тебе уже несут… Рыба печеная, мясо копченое, пироги с почками, трюфели, спаржу и пумперникель на золотом блюде!

Что такое «пумперникель», Гензель сам толком не знал, слово это услышав случайно от шлараффенландских мальчишек, что работали на кухне одного окторона. Звучало на редкость вкусно и загадочно.

Но Гретель не отзывалась даже на «пумперникель». Она брела в никуда, опустив голову и покачиваясь на ходу. Даже наполовину безмозглые анэнцефалы, покорные слуги Мачехи, — и те больше походили на людей, чем она.

Трижды, несмотря на придерживающего его Гензеля, Гретель падала. Каждый раз она словно просыпалась, но уже через несколько минут ее охватывало прежнее оцепенение. Гензель слишком хорошо знал, чем оно заканчивается. «Голодная спячка» — так называли ее в квартеронских районах, где смерть от голода не была чем-то из ряда вон выходящим. От «голодной спячки» люди соловели, делались безразличными, сонными, вялыми, как осенние мухи. От такой спячки, как правило, уже не отходили, если не было заботливых родственников и хорошего питания. Нередко, выбираясь на рассвете из дома, Гензель видел под стенами неподвижные тощие тела, укутанные в ветхую одежду, но уже не дрожащие от ночной сырости. Те, кто уснул окончательно. И это в квартеронском районе, где нормы выдачи пищи считались научно обоснованными и высочайше утвержденными. В трущобах, где ютились мулы, «голодная спячка» встречалась чаще простуды.

Если сегодня он не найдет еды, завтра Гретель просто не сможет подняться на ноги. Осознавая эту простую мысль, Гензель грыз губы от бессилия. Раздобыть в Железном лесу что-то съедобное не проще, чем найти порченые гены у высокородного графа. Все, что здесь живет, изувечено генетическими болезнями, порчей и мутациями. Все жители этого леса отравлены, несъедобны и отвратительны. Но ему придется что-то раздобыть — или завтра продолжать путь в одиночку.

— Посиди немного здесь, — сказал Гензель Гретель, помогая ей сесть на поросшую мхом кочку. — А я пройдусь немного.

— Угу, — кивнула Гретель.

Ему надо найти пропитание. И сделать это как можно скорее.

Гензель усмехнулся, уже не опасаясь испугать кого-то своими обнаженными зубами. Мальчишка с ножом идет на охоту в Железный лес? У муравьев было бы больше шансов вернуться с охоты с коровой. Вспомнилось старое отцовское ружьишко. Било оно слабо и не очень-то метко, но с ним было бы спокойнее.

«Ничего, — успокоил он себя. — Похожу часок по окрестностям — вдруг попадется что-то похожее на обычного зверя. Хоть бы и белка какая-то…»

Но в лесу, не схожем с лесом, не водились звери, похожие на зверей. Гензелю приходилось отмечать это на каждом шагу. По коре ближайшего дерева ползла вверх бурая скользкая клякса — то ли разумное существо, то ли бездумная амеба. «Если она и похожа на зверя, то только на такого, по которому проехал автотранспортер, — безрадостно подумал Гензель, бессмысленно вертя в руках нож. — Нет, из него, пожалуй, завтрака не получится…»

Тихонько пощелкивая, по земле пробиралось существо, состоящее, казалось, из одних только щупалец, зато на любой вкус. Тут были и тонкие, беспокойно вертящиеся щупальца, и коренастые отростки цвета артериальной крови, и липкие волочащиеся хвосты. Эту штуку Гензель обошел подальше. Наверняка ядовита, иначе и быть не может. Ох, были бы у него глаза Гретель, способные все подмечать… Но именно Гретель сейчас нужна помощь. Его помощь.

Следующий встреченный им зверь оказался столь большим, что Гензель мгновенно оцепенел, прижавшись к стволу дерева. Кряхтя и ворча, зверь пробирался сквозь чащу, и деревья, казавшиеся цельнолитыми, взрывались щепками на его пути. Огромные лапы, одновременно неуклюжие и странно грациозные, словно вывернутые в суставах, прорубали себе дорогу. Лапы эти были покрыты то ли чешуей, то ли мехом — Гензель не хотел оказаться к чудовищу настолько близко, чтобы это выяснить. Он даже не догадывался, где у того голова: на торсе неведомого уродца было несколько огромных опухолей, из которых свисали жесткие жгутовидные усы, и каждая из них могла оказаться головой. Слепо или руководствуясь каким-то инстинктом, зверь двигался не в ту сторону, где ждала Гретель, и Гензель возблагодарил за это Человечество. Верно говорят — только дураки охотятся в Железном лесу… Он отошел, стараясь шагать как можно тише, и зверь вскоре удалился по своим делам, так его и не приметив.