Дмитрий Всатен - Оридония и род Людомергов[СИ]

Только тут боор подметил явное нежелание саараров и грирников сражаться. Когда же он в который раз врубился в их ряды, то был изумлен. Он увидел, что все они связаны между собой железными цепями, их лица измождены, а тела иссушены.

Холодный пот пробил его. Такое воинство не могло быть ему опасно, но почему оно шло на него закованное, словно бы рабское. И снова величайшая радость озарила его душу: раб недостойный противник свободному! Он победит. Снова! Снова!

Боор оглянулся и замер в недоумении. Войско под руководством Комла продолжало стоять на месте, хотя левая колонна не только остановилась, но и стала отступать.

— Комл!!! — закричал Глыбыр, широко расширив глаза. Его недоумение сменилось изумлением, а потом и яростью, когда он увидел как основной стяг — стяг Боорбрезда — стал медленно клониться долу.

Его войско сдавалось.

До слуха Длинномеча донесся грохот. Подобно камнепаду он стремительно приближался. Дикие крики саараров и грирников из хвоста колонны подтвердили приближение чего-то необычного и ужасающе мощного, неостановимого.

Боор гляделся вперед и увидел, как прямо на него неслись животные более походившие на исполинских полу ящеров полу слонов. Их приземистые силуэты, массивные раздвоенные носы и нижние челюсти в виде лопаты, утыканной острыми клыками не оставляли шансов груххам боора. По сравнению с этими чудовищами груххи казались игрушечными.

Монстров было всего шесть, но их удар был настолько молниеносным и мощным, каким бывает разве что удар гигантской волны о пологий берег.

— Ко-о-о-омл!!! — взревел Глыбыр.

Через мгновение его грухха подняли на челюсть-лопату и подбросили высоко в воздух. Клык насквозь проткнул ногу и сильно повредил руку боора.

Падения оземь он уже не почувствовал. Тьма сокрыла от него первое поражение.

— Пройди в комнату, — призвал его тихий голос.

Людомар послушно вошел. Он сам удивлялся тому, как его тело быстро и беспрекословно подчинялось приказам голоса.

В голове немного шумело от того, что в ней поселился кто-то иной помимо самого Сына Прыгуна. Идя по длинными коридорам замка, перепрыгивая с мостка на мосток, протискиваясь сквозь потайные щели, людомар не переставал удивляться, насколько хорошо знает замок тот, кто засел у него в голове. Его загодя предупреждали о нежеланных встречах, заставляя прятаться в тени углов, не минуты не медля уводили в сторону с пути какого-нибудь случайного прохожего.

Прошло довольно много времени прежде, чем Сын Прыгуна достиг комнаты, которую видел внутренним взором и услышал голос, звучание которого ощущал лишь изнутри головы.

Он прошел в совершено пустую комнату, голые стены которой покрывал налет из многовековой пыли. Паутины, привычной в таких случаях, не было.

Посреди комнаты прямо в воздухе висел беллер. Людомар узнал его. Это был тот, которого они встретили на выходе от боора.

Глаза беллера были закрыты, а тело вытянулось насколько могло. Его руки были вытянуты вдоль тела и весь он словно бы тянулся к потолку.

— Ты пришел наконец, — проговорил он удивительно бодро, громко и так, словно и не пребывал в полудреме. — Ты устал, я вижу. Грезры прелестные, но весьма беспокойные создания. Они утомили тебя. — Это был даже не вопрос.

Он знал — беллер знал про грезр!

Сын Прыгуна сделал вид, что не удивился.

— Ты сильно удивлен? Молчи. Можешь не отвечать. Эта комната исполняет все желания. Абсолютно все. Кто хочет говорить — говорит, кто не хочет — не говорит; кто хочет слышать — услышит даже того, кто не хочет говорить.

В небольшим вздохом беллер перевернулся в воздухе и улегся неизвестно на чем. Он продолжал висеть в воздухе.

— Сделай так же… если хочешь. Оно поддержит тебя. Всякое желание. Я же говорил.

Людомар подумал о том, что неплохо было бы присесть. Он сделал робкий жест и к своему удивлению ощутил как воздух под ним стал сгущаться.

— Ляг отдохни. — Беллер сел в воздухе. — Я люблю проводить здесь время. Много времени. Оно здесь не существует. Здесь его бесконечное множество.

Людомар с опаской сел, а потом и прилег.

— Я давно ждал тебя. Только когда увидел, понял, что ожидаю тебя. — Старик закряхтел: — Эти старые брехуны наскребли на таблицах такое, что трудно разобрать даже мне. Но они писали о тебе. Песчинка, уравновесящая подобное подобным, кажется так там написано. Память. Моя память уже не та. Но и написали они не мало. Всего нельзя упомнить… да и не нужно.