Морган Родес - Кристальный шторм

— Да, Ваша Милость, — он послушно поклонился. — Что-нибудь ещё?

— Да, — она с досадой коснулась ушибленного затылка, задаваясь вопросом, когда же несносная рана перестанет болеть. — Король отправился на поиски сына. Я хочу, чтобы двое… трое лучших людей последовали за ним.

— Помочь?

— Нет, — это была первая искренняя её улыбка. — Уличить во лжи.

Медленными, осторожными шагами Люция приближалась к прекрасному городу, сияющему изнутри — городу, который она видела однажды в своих снах, — и вспоминала советы, которые однажды давала ей мать. Казалось, это было так давно… Подходило время банкета, и Люцие не исполнилось и десяти лет — она так мечтала запереться в своих покоях и читать весь вечер! Она всегда старалась не присутствовать ни на одном собрании, ведь, как ей казалось, никто её не любит! Они все считали дочь короля неловкой, неинтересной девчонкой — она не стоила и секундочки их драгоценного времени…

«Когда нам плохо на душе, и мы не знаем, что делать, — шептала мать, — мы должны шагать твёрже всего на свете. Демонстрация слабости — это только признак того, что на тебя начнётся охота! А теперь немедленно приведи себя в порядок, подними высоко подбородок и сделай вид, что нет никого сильнее во всём этом мире, чем ты».

И Люция внезапно осознала со странной, щемящей болью в сердце, что именно это и вынуждена была делать каждый отвратительный день своей жизни королева Альтия Дамора.

Но тогда она пренебрегла этим прекрасным советом, ведь была так мала, так глупа…

Высоко поднять подбородок, расправить плечи — и подумать, что она до безумия могуча, сильнее всех на свете, никто и придумать такого не может. Она заставила себя это сделать, прежде чем шаг стал быстрее, чётче, и путь её стал уверенным и точным — в сторону Хранилища, где она узрит Тимофея и наконец-то попросит его о помощи.

Если он откажет ей, пренебрежёт ею, отбросит в сторону каждое её слово… Этому миру не жить — и ей не хотелось, чтобы тяжесть этой мысли продолжала давить на неё.

По мере приближения город всё вырастал, и становился всё краше и краше. Она даже не знала, откуда появилось глупое название — Хранилище. Назвали ли его так хранители? Она могла подобрать только одно имя — Кристальный Город, ведь там далеко-далеко, и даже тут, на лугу, поросшем изумрудно-зелёной травой, сияющей, будто бы самые драгоценные сокровища на фоне сапфирово-синего, как самые прекрасные глаза, усыпанного диамантами неба… Нет, это был не тот Золотой Путь, и оранийский дворец и близко не стоял рядом с Убежищем. Там истинное золото соткало огромные стены, тяжёлые и давящие на сознание, а здесь город пенился холодными взрывами силы, был эфирным и лёгким в этом диком переплетении шпилей, разнообразных башенок. Всё это сплеталось в странное переплетение холода и тепла, магии и силы — будто бы город сумели вытащить из таинственной книги сказок, которую хотелось бы в детстве подержать в руках каждому ребёнку.

Она сражалась с самой собой, стараясь сохранить самообладание — но не могла успокоиться, не могла смотреть на это равнодушно.

Сейчас только одна мысль имела право жить в её голове — она должна найти Тимофея.

Бессмертный предупреждал её о Каяне. Она так глупо отмахивалась от него тогда… Ведь Каян столь сильно верил в свою борьбу! Борьбу, которую она приписала себе, решила, что это и её судьба. Она была преисполнена местью и ненавистью, а когда столкнулась наконец-то с Тимофеем, все истины острыми штормовыми иглами ударились о стальные стены, что были выстроены вокруг неё, и не оставили и царапины — что уж говорить о пути к её сердцу или к её уму!

Тогда она не была готова услышать правду.

Ах, если б она была уверена в том, что сумеет услышать это хотя бы сейчас!

Она добралась до конца луга, остановилась перед порогом города, замирая вновь перед его кристаллической мощью. И стояла, закрыв глаза и задержав дыхание, вновь пытаясь отыскать в себе силы.

— Тимофей тебя презирает, — прошептала она. А после сделала ещё один вдох и наконец-то переступила границы города. — И ты падешь на колени, если будет нужно! Ты будешь молить его о помощи!

Мысль о мольбах заставляла её себя ненавидеть. Дочь короля Гая никогда ничего не просила — ни разу за семнадцать лет собственной жизни. И эта мысль заставляла её содрогаться от отвращения к самой себе.

Но она растопчет собственную гордость и сделает это — потому что не существует другого выбора.