Дмитрий Емец - Шныр. Седло для дракона

– Да-а, – протянул Воинов. Он выглядел удивленным, но значительно меньше, чем Рина ожидала. – Значит, говоришь, буду здоров?

– Надо взять его в руку и немного подержать. Сияния не бойтесь, оно не обжигает, – сказала Рина.

– А потом?

– Камень погаснет, и закладка сольется с вами.

– А второй раз использовать можно?

– Нет. Только один раз. Потом он станет просто куском скалы…

Воинов слегка кивнул, еще раз коснулся камня, даже чуть приподнял его, но сразу положил, едва сияние стало разрастаться.

– Когда-то я бы рассмеялся, но теперь верю, что все так и будет, – сказал он.

– Из-за крылатого ослика?

– Не только из-за него. – Он быстро взглянул на Рину, взвешивая, стоит ли говорить. Потом все же решился: – Лет десять назад я писал о Пушкине. Готовясь к написанию книги, начитывал материалы и, разумеется, покупал безделушки той эпохи… У одного антиквара я случайно наткнулся на интересное кольцо. Антиквар продал мне его по весу золота… Он, по счастью, не знал его истинной цены.

Сашка оттащил Фантома от последнего уцелевшего цветка.

– Волшебный перстень, что ли? – спросил он.

Воинов поморщился. Слово «волшебный», видимо, резануло чуткий писательский слух. Он скорее предпочел бы слово «чудесный».

– Можно и так сказать. А купил я его вот почему. Известно, что у Пушкина был перстень-талисман с еврейскими письменами и камнем сердоликом. Пушкин верил, что в этом перстне заключен его талант, и никогда с ним не расставался. Этот перстень присутствует и на картине Тропинина, и на посмертном портрете Мазера. С мертвой руки поэта перстень снял Жуковский. После смерти Жуковского перстень оказался у Ивана Тургенева. Тургенев в свою очередь планировал передать его Льву Толстому, говоря, что этот перстень всегда должен быть у самого лучшего, наиталантливейшего писателя своего времени. Однако Полина Виардо, душеприказчица Тургенева, передала перстень в музей Александровского лицея, откуда он был похищен в марте 1917 года. Кто-то из служителей дождался смуты и совершил безнаказанную кражу. С тех пор судьба перстня неизвестна.

– Так это был он? Перстень Пушкина? – спросила Рина.

– Да, – сказал Воинов. – Мне удалось обнаружить пару оттисков с пушкинского перстня. Поэт запечатывал им письма. То же самое делал и Жуковский, так что образцы оттисков сохранились. И они совпадают с оттисками моего перстня. Я подозреваю, что тот служитель, что выкрал перстень, похитил его просто потому, что он был золотой, и так как он едва ли бы человеком пишущим, перстень ему не пригодился… И после этого перстня меня не удивляет больше ни ваш ослик, ни… как вы ее назвали?.. закладка.

– Вы покажете кольцо? – спросила Рина.

Воинов попытался подняться и даже почти сделал это, но вдруг покачнулся. Он упал бы, не подхвати его Сашка и не верни на диван. Он завалился на подушки, закрыл глаза. На секунду Рине показалось даже, что он умер, но тут он тихо сказал:

– Не могу сейчас… голова кружится… Я давно так много не говорил.

– Ерунда! – сказал Сашка. – А закладка? Просто сожмите ее – и все…

Точно защищаясь от Сашки, писатель перевернулся на бок и натянул на лицо одеяло.

– Я сам. Позднее. Оставьте закладку здесь, – с усилием произнес он. – И… да. Там на кухне мусор воняет. Выкиньте его по дороге, пожалуйста!

И замолчал. С минуту Рина и Сашка простояли у дивана. Воинов не шевелился. Из-под одеяла доносилось лишь его хриплое дыхание. Рина с Сашкой переглянулись. Сашка кивнул на дверь, показывая, что делать нечего, надо идти. Рина захватила с кухни пакет с мусором. За ней, понукаемый Сашкой, тащился Фантом. Ослик шел неохотно, поминутно останавливаясь, чтобы пожевать резиновый шлепанец или оторвать от стены кусок обоев.

– Странно, – сказал Сашка, когда они выходили из подъезда. – Почему он не взял закладку сразу?

– Не знаю, – отозвалась Рина. – Думаю, ему нужно время, чтобы решиться… Ты был болен – и вдруг мгновенно здоров. Представляешь?

Размышляя, стоит ли говорить Кавалерии, как они поступили с закладкой, или просто вернуть сумку Оксе и этим ограничиться, Рина дошла до мусорного бака и размахнулась уже, чтобы выбросить пакет. Пакет, до это благополучно державшийся, вдруг лопнул на всю длину. Вместе с мусором из него выпала разорванная страница.

Рина подняла ее. Почерк был мелкий, буквы смазаны от воды, но она разобрала:

«Колокол лучше всего звучит, когда звонарь страдает.

Несколько раз я просил Бога доказать мне, что Он есть. И Он это делал: совершенно однозначно для меня и неприметно для всех остальных. Но всякий раз, убедившись, что Он есть, я как-то внутренне пугался и словно бы начинал пятиться, будто мне было бы выгоднее, если бы Бога не существовало».