Вероника Иванова - Право учить. Работа над ошибками

«Да, любовь моя… Такими ловушками много баловались в древности, пока не решили обзавестись Разрушителями, и жизнь каждого дракона вдруг стала бесконечно бесценной…»

То есть этим чудовищным способом драконы убивали…

«Себе подобных…»

Пресветлая Владычица… Ну конечно! Когда у одного сокровища много владельцев, каждый стремится урвать себе кусок побольше, а что для этого нужно сделать? Верно – избавиться от лишних претендентов. Отсечь, загнать в угол, смять Пряди в бесформенный комок… Жестоко. Чудовищно. Расчетливо. Но кто и, главное, с какой целью решился на совершение убийства подобным образом?

– Эл, у тебя есть враги?

Недовольное бурчанье отвлеченного от серьезных дел:

– Почему ты спрашиваешь?

– Потому что кто-то хочет убить и, скорее всего, тебя, ведь моя смерть не принесет Домам ничего хорошего.

Он зло дернул подбородком:

– Не знаю. Таких, чтобы опустились до запретных знаний… Вряд ли. Но это уже неважно.

– Почему?

– Нас не хотят убить. Нас уже убили.

А ведь верно. Убили. И никто во внешнем мире даже не может предположить, что происходит сейчас на крошечном пятачке земли, убывающем с каждым вдохом. Когда все закончится, останется только небольшая лысая вмятина в земле да обломанные ветки ближайших сосен.

– Но я все равно попробую!

Он погрозил бы небесам, если бы мог их видеть.

– Попробуешь?

– Пока не стало совсем поздно, есть шанс. Правда, очень маленький.

В голосе кузена отчетливо слышится решимость, но эхом на каждый звук откликается неуверенность, а если один ум не может решить задачу, нужно удвоить силы! Вскакиваю и цепляюсь за чешуйчатый локоть. Больно, фрэлл подери! Но пальцы потерпят.

От меня делают попытку избавиться:

– Не мешай!

– А ну-ка, рассказывай! Иначе не отпущу.

Элрон смерил меня взглядом, наверняка красноречиво высказывающим сомнения по поводу моих возможностей, но остатки света, заблудившиеся в чешуйках брони, позволили различить только, в какую сторону смотрит кузен.

– Пока Пустота не стала слишком плотной, можно постараться ее… наполнить. Другого способа нет.

– Наполнить?

Элрон кивает, отворачиваясь.

– Как?

– Неважно. Я попробую это сделать, а ты молись, чтобы у меня получилось.

– Сначала скажи, как ты собираешься действовать!

– Тебе лучше не знать.

«Да, любовь моя, это неприятное занятие… И очень печальное зрелище…»

Говори немедленно!

«Он будет наполнять Пустоту тем, что ему доступно… собой…»

Вдох останавливается в груди, и вовсе не из-за тугости воздуха.

Все верно. Голодную пасть можно только накормить, но не заткнуть. Стало быть, Элрон собирается отдать себя на съедение? Вместо того, скажем, чтобы пожертвовать мной? Хотя, я-то не могу стать достойной пищей…

– Почему ты хочешь это сделать?

– Потому что могу, – теперь он кажется совершенно спокойным, даже расслабленным – именно таким, каким и подобает быть существу, принявшему окончательное решение. – Мы все равно погибнем, попытаюсь я или нет. А так, кто знает? Вдруг тебе удастся выжить?

Мне? Но зачем? Элрону пристало бы думать о своей жизни, а уж никак не о…

– Хочешь меня спасти?

– Только не надо таращить глаза!

– Мне казалось, ты должен предпочесть совсем другое, но не приносить жертву ради…

Элрон усмехнулся:

– Все еще помнишь детские глупости?

Помню. Если напрягусь, смогу перечислить все обиды, заставлявшие злиться и глотать бессильные слезы. Но это часть того «меня», который родился и дожил до сегодняшнего дня.

– Это все, что у меня есть.

– Да, все, что есть… А я ведь ненавидел тебя именно за память. За дыры в ней. Пока не понял: прошлое должно оставаться в прошлом.

Прошлое? Какое? Чешуя тускнеет, и серо-синие глаза становятся последним прибежищем света в сгущающемся мраке небытия. Но не только. Еще они – замочная скважина, ключ к которой нет времени подбирать, но можно заглянуть внутрь и увидеть…

…Кажется, огонек свечи сам по себе плавает в воздухе, мерно качаясь из стороны в сторону, но это иллюзия, созданная усталыми глазами, – не надо было столько читать без перерыва. Хотя, а что еще прикажете делать? Ожидание утомляет еще больше, чем самый напряженный труд, а все дела давно сделаны, не осталось и самого завалященького.

– Ненавижу!

Он снова пришел. В который уже раз? Десятый? Сотый? Надо было развлечения ради ставить зарубки на столе. Ну, попортил бы вещь, так все равно скоро отвечу за все свои прегрешения.