Вероника Мелан - Уровень - Магия

Не чувствуя сил ни в руках, ни в ногах, Марика закрыла за гостем дверь.

Она почти не думала о нем, но всегда помнила — ни на минуту не забывала. Просто не позволяла себе идти глубже: нельзя открывать заветную дверь, если тебя не просили.

Майкл был в ее сознании искрой — искрой от костра, ведущим вперед светом, но ведущим легко, без напряжения. Марика не пыталась его ни догнать, ни дотронуться. Она берегла эту искру, не позволяя ей погаснуть, но и не пуская к ней сквозняк из собственных размышлений — не хватало еще, чтобы костер раздуло. А если его раздует с одной стороны, но не с двух?

Глупо. Нет ничего прозаичнее и бессмысленнее любви без взаимности. А какая может быть взаимность, когда она здесь, а он там? Когда они такие разные.

И все же…

Ричард оказался прав. Нет, не Ричард, но те его слова, что вытянули на поверхность правду: Марика любила Майкла. По-своему, нежно, трепетно, от сердца, как любят святого для себя человека, до которого далеко и не добраться. И не потому, что расстояние.

Она полюбила его, наверное, тогда, сидя вечером у летнего коттеджа, когда на веревках сохла мокрая от ливня толстовка, когда искрилась влагой трава, когда котелок все никак не хотел сварить кофе… или чай? Нюхая очередную порцию переливаемого в кружки алкоголя, Майкл смеялся.

Она полюбила его за то, что он оказался единственным человеком, который протянул ей руку в тот момент, когда она меньше всего этого ждала. Не посмеялся, не стал укорять, не прогнал, но подарил шанс на размышления о новой себе. О возможной новой себе. Но стала ли она ей?

Вино пришлось все-таки налить. Не в алюминиевую кружку, но в фарфоровую — в бокал не хотелось, — хотелось снова мысленно побыть на Магии, а ощущение тонкого хрусталя под пальцами отвлекало.

Марика плеснула чего-то из первой попавшейся бутылки, села напротив картины, на которую, как она думала, научилась смотреть спокойно, и едва не расплакалась. Очень хотелось вновь попасть обратно. До чего же сильно… Ничего не прошло…

Она любила Майкла с таким теплом и светом, как любят далекий образ с незнакомой картины: вроде бы близкий — стоит лишь коснуться, — но такой же далекий. Недостижимый. Учитель. Красивый мужчина. Спокойный, ласковый, понимающий. Как хотелось бы зарыть свои ладошки в его руки. Она бы все слушала и понимала, по крайней мере, старалась понять, шагала бы в ногу, смотрела бы туда, куда он указывал, и делилась бы своими наблюдениями, она бы…

Она бы…

Что?

Она бы хотела любить его не только как Учителя, но и как мужчину. Возможно ли такое? Позволил бы он? Каково это было бы — сидеть с ним вечерами на крыльце? Думать о мире, о жизни, одновременно купаясь в счастье? Не слишком ли обширный запрос? Но ведь у пилона именно это и было попрошено, разве не так?

Нет, не так. У пилона она попросила вторую половину, но не Майкла, хотя ведь хотела именно его. Марика сжала одновременно фарфоровую ручку и зубы. Не имела права выбирать за другого, поэтому пришлось ограничиться пространной формулировкой о счастье в личной жизни. Не загубила ли она тем самым возможность быть по-настоящему счастливой с тем, с кем хотела?

Какой смысл теперь думать? Какой?!

Надо забыть, привыкнуть к городской жизни, отпустить прошлое! Оставить, разжать ладони, отпустить вожжи.

Нет Магии, нет Майкла. Есть Нордейл, эта квартира, есть картина и молчащее зеркало.

Есть усталое тело, разбитая душа, работа, которую нужно делать. Есть вещи, к которым нужно привыкнуть.

Марика отставила кружку прочь и пошла закрывать балконную дверь, по пути надеясь, что этой ночью ей не будут сниться сны. Ни плохие, ни хорошие — никакие. Пусть не терзают сердце.

Перед тем как сделать это, он попросил разрешение у Золотого леса.

И заодно прощения. Объяснил — сбивчиво, путано, но искренне: этот подарок ей очень нужен. И ему нужен — другой не подойдет; Лес прошелестел одобрительно — так Майклу показалось, и теперь ценная вещь, завернутая в тряпицу и стиснутая с двух сторон кожаными перегородками, лежала в сумке. Осталось только прорвать кордон Изольды — задача сложная, но решаемая, если подойти с правильной стороны.

— Почему именно ее адрес, Майки? — хмурила седые брови над очками бабка. — Я вообще ничей дать не могу — не имею права, — но удивляюсь, почему ЕЕ? Вот уж где стервочка.

— Я должен передать ей важные документы.

— Какие?

— Бумагу на подпись о совершенном походе.

— Ее не обязательно заполнять, ты же знаешь.