Дмитрий Швец - Слуга короны

– Я вот чего не пойму, – задумчивым басом зарокотал Гробовщик. – Чтоб государством управлять, ну или хотя бы областью, да даже городом или селом, знания надо иметь. А Аделька, извини, Медный, она же тупая. Даже этикета не знает. И не умеет ничего. Нет, для деревенской девки у нее голова дюже светлая, но в управлении…

Все уставились на него так, словно он открыл все секреты мироздания. Неприятно это признавать, но Гробовщик прав, чертовски прав. Высшее общество, насколько мне удалось его узнать, не приемлет в своих рядах людей, которые не умеют быть жесткими и не знают, как и в какой ситуации себя вести. Адель, как бы она ни была мила, не могла с ними тягаться. Ее должен кто-то обучить и все объяснить. Хотя бы азы. Тетя Шепот явно не могла дать ей всего этого. Конечно, наука Шепот ничуть не хуже, а для женщин даже более важна. Но «как вытянуть из мужика побольше денег» во дворце, боюсь, не сработает. Не потому ли Шепот просила полугодовую отсрочку у человека в дорогих сапогах?

Где-то в глубине сознания заворочался червячок догадки, и, еще не вполне осознавая ее, я пробормотал:

– Кажется, я знаю, где она.

– Где? – разом завопили все и, ожидая ответа, вперили в меня взгляды.

Я не отвечал, обдумывая свою догадку. Как она там сказала? «Я заключила очень выгодную сделку, теперь мне долго не придется думать над заработком». Вот идиот, мог бы и сразу догадаться. Шепот встречается с галантным обалдуем в дорогущих сапогах, за стеной, может, даже в ее саду, а Таурелия заключает выгодную сделку. Кретин, я чуть не упустил единственный шанс найти Адель.

– В Длалине, – осторожно, боясь испугать мечущуюся по голове мысль, сказал я, – есть женщина, которая обучает молодых аристократок со всей страны. Я думаю, Шепот отвезла ее туда.

– Ну есть такая, – оживился Лерой, видимо, он знает, о ком я говорю. – Весьма молода, безумно красива, наглая до ужаса, жадна до денег, но дело свое знает хорошо. А ты-то ее откуда знаешь? – сощурив глазки, спросил он.

– Ну, скажем так, я с ней познакомился, когда мы заняли город.

Трепа, не в силах сдержаться, хохотнул, и его единственное ухо очень хитро покраснело, остальные ограничились понимающими улыбками.

– Только, боюсь, мы с тобой о разных бабах говорим, – продолжил я, не обращая внимания на смешки. – Та, которую я знаю, вовсе не жадная, она даже позволила мне ее охрану попинать чуток.

Все снова засмеялись, и на сей раз не стеснялись смеяться в голос. Следопыт что-то прошипел Треске на ухо, и тот, ухватившись за живот, едва не упал со стула.

– А если она не там? – спросил Лерой, не понявший всеобщего веселья.

– Если она не там, тогда один из нас прокатится до Длалина впустую. Что мы теряем, герцог? Не там она, так не там. Один хрен, больше искать ее негде.

С этим все вольно или невольно, но согласились. Смех утих.

– Я щас напишу записку, и отправим кого-нибудь туда. Кто поедет?

– Я могу, – сказал Следопыт, вновь придвинувший к себе миску.

– Еще кого-то надо отправить в Паар, – вдруг сказал Носатый.

– Зачем? – хором спросили все, ход его мыслей не понял никто.

– Ну как, – смутился он, – предупредить армию. Глядишь, они и вырвутся оттуда. У многих здесь жены и дети, не очень-то захочется отдавать страну врагу, когда у тебя тут родня.

– Вот ты и поедешь, – сказал я.

– Так я и хотел, – просиял Носатый. – У меня брат там, – добавил он.

Все молчали. Решение было принято, но никто не спешил его выполнять. Казалось, что еще не все обговорено. Что что-то повисло, что-то застряло в горле, что-то, что мы упускаем. Лерой сидел, глядя в пол и почесывая заросшую щеку.

– Знать бы, как она выглядит, наша принцесса, – произнес он себе под нос, но мне показалось, что он это прокричал. – А то ищу и не знаю кого. – На его синих губах появилась виноватая улыбка.

– Это можно, – вздохнув, сказал я и, сняв с шеи медальон, катнул ему.

Прежде чем взять в руки маленькую желтую безделушку, он долго смотрел на меня, и я никак не мог понять, что означает его взгляд. Насмотревшись, он улыбнулся и сгреб со стола медальон, как хватает заплесневелую булку человек, не евший несколько дней, и трясущимися руками открыл его. Открыть-то открыл, но заглянуть туда боялся. Наконец пересилив себя, он глянул внутрь.

Несколько минут он сидел, выпучив глаза и открыв рот, неотрывно глядя на изображенных там господ, потом его губы дрогнули, и зал огласил мощный хохот. Он хохотал до слез, смеялся и хлопал рукой по коленке. Отсмеявшись, он вернул медальон мне.