Александра Первухина: Время выбирать

– Ты кто? - мысль сильная, но совершенно простая. На всякий случай.

– Т-ты хто-о?

'Он что издевается? Ну ладно'. - Леда пришла в ярость, и, уже не сдерживаясь, обрушила на это существо всю свою силу, оформив ее в короткий полыхнувший ледяной яростью ответ:

– Страж!

Бог заскулил от силы удара и вдруг совершенно другим голосом спросил:

– Вы пришли, чтобы убить меня?

– Может, сначала ответишь кто ты?

– Я - Бог этого мира. Так что не тяните, убивайте.

Леда растерялась. Стремление к самоубийству? У Бога? Хм. Сначала нужно выяснить, что же все-таки произошло.

– Расскажи, почему погиб этот мир?

– По моей вине, Странница. Я…

Бог смешался и опять начал погружаться в свое странное состояние. Ну, уж нет! Леда грубо пробила его ментальные щиты и принялась ворошить воспоминания. Через несколько мгновений она уже знала о случившимся. Планета относилась к мирам почти лишенным магии, и местный Бог появлялся здесь довольно редко, предоставляя своим творениям самим выбирать свой путь. Вот они и выбрали! Неожиданно ни с того ни с сего просто самоуничтожились. Бог в своем очередном странствии по Вселенной почувствовал неладное. Вернулся, но поздно. Оказалось, что его мир неожиданно превратился в мертвую пустыню. И Бог, вместо того, чтобы разобраться в том, что произошло, почему-то решил признать себя виновным в случившемся кризисе. Дальнейшие его действия вызвали у Леда рычание. Вместо того, чтобы попытаться все исправить, этот придурок сымитировал физиологическую реакцию своих творений на местный наркотик и вот уже несколько лет прибывал в невменяемом состоянии. Страннице захотелось прихлопнуть это ходячее недоразумение на месте. Но что-то мешало ей сделать это немедленно. Не мысль, а едва слышный отголосок мысли бился где-то на грани ее восприятия. Что это такое? Леда потянулась сознанием за пределы мира, пытаясь определить, что не давало ей покоя, и вдруг едва заметное давление не ее внешний ментальный щит сменилось четким ощущением жизни. Выругавшись, Странница встряхнула местного бога так, что едва его не развоплотила, благо он и не пытался защититься.

– Придурок, твои создания медленно умирают в каких-то штуках в межзвездной ночи, пока ты тут рефлексуешь!

Бог замер, а затем издал такой ментальный вопль радости, что она едва не оглохла.

– Где они, Странница? Я их почему-то не чувствую!

– Меньше пить надо, придурок! Они спят! Я сейчас доставлю их сюда, а ты изволь восстановить среду обитания и присматривай за ними некоторое время!

– Я и города восстановлю! И заводы! Я же все знания, открытые в этом мире, помню!

Оставив Бога восторженно бормотать о каких-то пустяках, Леда переместилась к месту расположения этих странных предметов и принялась перебрасывать людей назад в их мир.

В детдоме его не любили. Ни дети, ни учителя, ни воспитатели. Слишком странным он был, мальчик, потерявший память. Когда его привезли из больницы, всех детей предупредили, чтобы они его особо не задевали. И, естественно, получилось наоборот. Но Дмитрий Зорин не реагировал на подначки и насмешки. Он вообще замечал других детей только тогда, когда это было необходимо ему самому. Может, воспитатели и прониклись бы к нему сочувствием, но его нелюдимый угрюмый характер сводил на нет все их попытки расположить мальчика к себе. Да они не очень-то и пытались. Учителя же. Учителям не на что было жаловаться. Дима учился прекрасно, несмотря на потерю памяти, наверстывая упущенное, сумасшедшими темпами. Только вот учиться он предпочитал самостоятельно. Перечитал все книги в школьной библиотеке, да и не только их. Но попытки проверить его знания на уроках воспринимал в штыки. Нет, он отвечал, когда его спрашивали, и всегда отвечал правильно, только вот своей скуки на уроках скрыть не мог. И учителя злились, старались поймать его на ошибках и дружно его не любили. Впрочем, всеобщая нелюбовь Диму совершенно не задевала. Насмешки он игнорировал, воду в постели или зубную пасту в ботинках не замечал, придирки воспитателей и учителей, которые со временем сменились периодическими наказаниями за дело и просто так, воспринимал как мелкое неудобство. В конце концов, к этому привыкли. Однако, среди всех странностей нового воспитанника была одна, которая не на шутку беспокоила директора детского дома. Несмотря на всеобщую нелюбовь подростка, тем не менее, не били. Не били не только сверстники, но и старшие мальчишки. Как удалось хрупкому пацану, выглядевшему моложе своих лет и такому изможденному, что не понятно где душа держится, избежать побоев было не ясно, и это тревожило заслуженного педагога. Возможно, если бы он узнал о том, что в первую же неделю пребывания новенького в детском доме к нему подошли местные хулиганы во главе с грозой всего детдома Толиком Белым и попытались поучить его жизни, то он беспокоился бы еще больше. Но он не знал. Как не знал и того, что после этой попытки Толик со своими дружками целый месяц вел себя тише воды ниже травы, пока каждое движение не перестало причинять им мучительную боль. Драки как таковой не было. Тощий парнишка просто избил их. Избил умело, не оставляя синяков, но заставив их скулить от боли и унижения. И ему этого не забыли.