Вероника Горбачева - Сороковник. Части 1-4

Он качает головой. Достаёт две кружки, разливает чай. Ставит ещё тарелку.

— Но ведь закончила? Давай-ка, теперь я за тобой поухаживаю.

— …Хозяйка, — говорит немного позже, и, видимо, в его понятии это высший комплимент. — Пойдёшь ко мне?

Я давлюсь чаем.

— Вместо Ольги, — добавляет поспешно. — Сама видишь — мне без работницы никак, а тебе ж всё равно место искать.

Мне становится смешно.

— А не боишься, — домогаться начну?

Он вздёргивает бровь.

— Не из таких ты. Женщина серьёзная. Там, у себя — замужем?

— Нет, — отрезаю.

— Понял. А Гала сказала — у тебя дочки.

— Дочки есть, мужа нет. — Я отставляю чашку. Как всегда, при подобных разговорах настроение портится. — И не было. И не будет. Всё?

— Всё, — он примирительно вскидывает ладони. — Я ж только спросил! Приходи ко мне работать.

— Васюта, — я даже фыркаю. — Одно дело — в удовольствие со сковородкой постоять, для души, и совсем другое — дни напролёт. А ты предлагаешь, чтобы я сама, добровольно, в это ярмо шею подставила?

— Так ведь ненадолго. За восемь дней я из здешних себе кого-никого подберу. А тебе, кроме того, что заплачу, помогу собраться. Да и почему ярмо? Тяжёлую работу сами справим, будешь здесь только командовать!

Я мысленно чертыхаюсь. Как ни крути, а податься некуда. Хотя, вроде бы, за первое попавшееся предложение не след хвататься, надо бы поискать… С другой стороны, в моём положении нечего капризничать, от добра добра не ищут. А денежка нужна. Интересно, во сколько мне эти сборы обойдутся? Местных цен я не знаю…

— Монет десять-двенадцать на всё — про всё, — подаёт голос Васюта. Надо же, это я вслух думать начала, вот он и отозвался. — Бронь хорошая или кольчуга — пять монет потянет…

— Васюта, какая бронь! Она весит немеряно! Да к тому же, на мой бюст, извини, ни одна кольчуга не налезет!

— Значит, хороший бюст, — замечает Васюта рассеяно. — Мне нравится… Говорю же — нравится, чего сердишься? Я ж хвалю, а не лапаю. Не хочешь железо не себе таскать — найдём кожу или стёганку, их и подогнать легче. От меча особо не уберегут, но скользящие удары сдюжат.

Скользящие удары? Мне вдруг становится нехорошо. Эйфория заканчивается.

— … Кисть у тебя широкая, крепкая, — слышу я и в недоумении рассматриваю руки, — короткий меч удержит. Да что я говорю, — обрывает он себя в досаде, — не натаскаю я тебя за неделю на ближний бой. Была бы ты с моего мира, там бабы к этому привычнее… Тебе бы что полегче дать, хоть засапожник. И в дороге годится, и в защите. — Он задумывается. — Стал быть, его и будем смотреть. Да поглядим, какова из тебя лучница; дальний-то бой безопасней.

— Лучница… Да я с пяти шагов в дерево не попаду, при моём-то зрении.

— Э-э-э, — тянет Васюта, — зрение тут ни при чём. Всё зависит от того, кто учит и как учит. Однако в десять монет снаряжение обойдётся, да пара монет на припасы. А я за восемь дней даю тебе пятнадцать. Идёшь ко мне?

Всё ещё колеблюсь. Кстати или некстати припоминается хронически больная спина. А рыжебородый искуситель продолжает к месту:

— Не думай, котлы да мешки тягать не придётся, мы с Яном будем таскать. Только укажи. Печь протопим, припас с рынка привезём, какой закажешь, соглашайся, а?

Он подсаживается рядом с моим стулом на корточки и проникновенно заглядывает в глаза. Как Нора, когда хочет что-то выпросить. Несмотря на серьёзность ситуации, меня так и подмывает захихикать.

— Да ты работницу нанимаешь или замуж меня зовёшь?

В лице его снова мелькает что-то мальчишеское.

— Так идёшь?

— Вот настырный! — Я, наконец, решаюсь. — Уговорил. Деваться-то мне некуда!

Вот так и начинается моя карьера в новом Мире.

Он встаёт, довольный, протягивает лапищу. Мы торжественно пожимаем друг другу руки. Рукопожатье у него сильное и в то же время осторожное, будто мои пальцы для него хрупче фарфора.

Муромец. А я ещё не верила, что есть такие…

Ведунья дожидается нас за очередной рюмочкой. Тонкие пальцы рассеянно перебирают бусы, словно чётки, меж бровей залегли две параллельные морщинки… Выглядит она неважнецки, словно провела в полутёмном зале не какой-то час, а суток двое: в лице добавилось желтизны, под глазами залегли тени. И мне становится неловко: это ж я её так упахала. Натаскивать новичков в любом деле нелегко, даже если они и толковые, и понятливые — как я, например, но Гала-то — с ночи, а сколько на меня времени потратила!

А сколько народу через её руки прошло до меня? И ведь каждому растолкуй, объясни, истерику загаси, ежели кто забьется. Скольких она к делу приставила, этак ненавязчиво, как меня сейчас? И всё это время общалась со мной вроде бы нехотя, словно отрабатывая, что положено по долгу службы, но теперь её резкость и проскакивающая иногда грубоватость кажутся мне нарочитыми, наигранными. Будто она намеренно ставит барьер между собой и… не просто мной. Попаданкой. Пришелицей. Как, допустим, я не разрешаю себе привязаться к очередному бездомному котёнку, кормлю его и отпускаю, или, если получится, пристраиваю, но к себе взять не могу — не приютишь всех брошенных.