Вероника Горбачева - Сороковник. Части 1-4

Кидрика, как более отважного и непоседливого, Макошь наделила даром путешествовать по сотворённым ею мирам и пространствам. Недаром саму богиню прозвали Властительницей перекрёстка миров, и вот, устав путешествовать в одиночестве, она решила завести себе помощника. Зверь Кидрик мог не только переноситься сам, но и брать с собой того, к кому расположен. Но чтобы не было переброса Зла из одной вселенной в другую, Кидрику было разрешено сходиться только с теми, кто живёт в любви и радости, а чтобы он правильно их распознавал, научили заглядывать человеку прямо в сердце.

Однажды на Макошь напал великий Змей-Хаос, решивший перемешать множество миров и воссоединить их в один. Макошь воспротивилась, потому что единый мир лишал каждое живое существо многообразия выбора. Втроём с Индриком и Кидриком они едва одолели Змея, и с той поры браться не выносят его потомков во всех мирах».

Поспешно перелистываю страницу. Дальше уже совсем другие статьи.

— Что, братец Рик? — спрашиваю. — Кто ж ты у нас теперь будешь? Получается, ты из рода этих самых Кид-Риков? Посмотри-ка, выходит, я угадала с имечком!

Четырёхпалая лапка робко тянется к картинке и поглаживает женскую фигурку. Потом останавливается на зверьке справа.

— Угу. Только ты на этого монстра никак пока не похож, парень. Либо эти Кидрики со временем видоизменились, либо…

Задумываюсь.

Сдаётся, наш гостеприимный хозяин знает намного больше, чем здесь расписано. И картинки — лишь вводная часть к чему-то более существенному. Хм… А подсунул он мне эту литературу… пожалуй, как весомое доказательство того, что у той информации, что он на меня вскорости вывалит, есть вполне обоснованные корни. Фундаментальные. Научные. Отражённые во многих источниках.

Изучаю заново вдоль и поперёк и статьи, и иллюстрации, но не нахожу ничего нового. Тогда совершаю налёт на шкаф с мифологической тематикой и отбираю всё, в чём хоть как-то упоминается о братьях-воспитанниках Макоши. Гора книг на столе принимает угрожающий вид, но тщетно, всё, что я нахожу — бесчисленные повторения уже известных фактов. Подводя итог поискам, можно вывести единую мысль: да, есть красивая легенда о хозяевах подземных глубин и межмирья, да, вроде как существовали такие звери, и ещё недавно встречались… а может, не они, а только похожие. Но открывающиеся возможности…

Меня интересует единственная возможность, с помощью которой я хочу перенестись домой. Домой! И как же я сейчас понимаю Николаса! Я не видела своих девочек две недели и уже истосковалась, а он не был дома пятнадцать лет. И…

… он даже не знал, пока не считал моё кольцо — живы ли ещё родители. Невольно прикладываю руку к сердцу. Пятнадцать лет! Это же — полжизни…

Я устала. Глаза пощипывает и жжёт. И очень хочется перекочевать с кресла на уютный диван в центре библиотеки, подпихнуть одну подушку под голову, обняться с другой и хоть немного кимарнуть. Местное время близится часам к четырём дня, а по моим внутренним часам — к четырём ночи: я ведь живу ещё по другому временному поясу и потому сейчас засыпаю на ходу. Но привычка убирать за собой берёт верх. Одну за другой я возвращаю книги в недра шкафа, пока, наконец, не остаются на столе две самых первых, что заготовил для нас Ник. И ещё одна. Кажется, я её даже не просмотрела, она тоненькая и всё время заваливалась другими.

После этакой горы, что я одолела, думаю, добью и эту. Только вот прилягу на чуть-чуть. Совсем на минуточку…

Ещё не проснувшись толком, по сладостной истоме, что сопутствует долгому и благополучному сну, я понимаю: одной минутой дело не обошлось. Хороша гостья, что заваливается спать, где попало, хоть бы никто не застукал…

Первое, что вижу, приоткрыв глаза — свет где-то за спинкой дивана: очевидно, от включённой кем-то настольной лампы. Сумерки, однако… А ещё вижу, что прикрыта теплым клетчатым пледом, и сей факт меня не только не смущает, но и веселит — почему-то всем в последнее время нравится меня укрывать. Ну, ничего не попишешь, попалась, так попалась.

Оказывается, я так и заснула в обнимку с подушкой, на которой сейчас пристроился Рикки. Шустрый ящерок уже распробовал всю прелесть свободы, и, сдаётся, что совсем скоро возникнут у нас трудности с его маскировкой. Судя по прочитанному, одомашненный кидрик — да и кидрик вообще — необыкновенная редкость в этом мире, как, впрочем, и в покинутом мною, поэтому придётся прятать фамильяра от излишне любопытных глаз. Рик, забыв о своей уникальности, безмятежно дрыхнет, и на бархате цвета бордо смотрится в своей переливающейся гранёной чешуе изысканно и немного ненатурально, словно вышивка стеклярусом и стразами. Он так блаженно посапывает, что жалко будить.