Вероника Горбачева - Сороковник. Части 1-4

— Да уж, затейник, — зло говорю я. — Умеет он развлекаться. А дальше?

— Сперва, конечно, народ не поверил. Тогда и первую дружину собрали, да против кого обороняться? Пожили, присмотрелись — вроде поутихло вокруг. Решили: раз уйти некуда, надо обживаться. А кто-то и на Сороковник согласился. Многие прошли.

— Вернулись? — тихо спрашиваю.

— Должно, вернулись. Бают люди: перед каждым, что Финал прошёл, свой портал открывался, и было сквозь него видать наш мир, село, откуда нас сдёрнули, да только портал недолго висел и пропускал лишь одного, а потом пропадал.

— Вот оно что… Постой, а в дружине-то, я заметила, и ветеранов много, и все — крепкие, сильные, неужто они своих Сороковников не сумели пройти?

— Сказал же — не все поверили. — Ян задумчиво чешет переносицу. — А были и те, кто прошли и вернулись, не захотели своих бросать. Из них и пошли первые наши Наставники.

— И Васюта?

Ян словно налетает на какое-то препятствие. Замыкается. Отводит глаза.

— Он… совсем по-другому Наставником стал. Только ты про это не спрашивай: не велит он никому говорить.

Снова какие-то тайны. Ну, спрошу про другое.

— А твои родители? Что с ними случилось? Неужели кроме Васюты нет больше никого из родни?

— Отец в нашем мире остался. В отъезде в то время был, как нас сюда утянуло. А мать, — Ян судорожно вздыхает. — На седьмом месяце она была, когда сюда попала. Умерла, меня рожая.

Я даже голову пригибаю. И кто меня вечно за язык тянет?

— Прости.

— Ладно, — сухо отвечает Ян. — Всё равно выпытала бы когда-нито. А что с рукой-то? — меняет он тему.

Оказывается, я уже не в первый раз потираю больную ладонь, чтобы унять зуд. Рубцы воспалились и свербят.

— На стрельбищах порезалась. Видно, занесла что-то. Чем бы обработать?

— Настойкой прижгу, — встаёт Янек, — только уж не прыгай тут до потолка.

Он лезет в шкаф за бутылкой и чистой тряпицей. Правда, настойкой не сразу на ладонь плещет, чего я втайне опасаюсь, а смачивает кусок полотна и осторожно прикладывает. Конечно, щиплет, но по сравнению с тем, что я сегодня умудрилась перенести… Задерживает мою руку в своей. Хмурится.

— Ты Васюту правда любишь? — вдруг спрашивает. И у меня моментально наворачиваются слёзы.

— Кто ж о таких вещах спрашивает? — шмыгнув носом, отвечаю. — Пойду на крылечко посижу, там прохладней.

Он выходит за мной.

— Нет, ты ответь, — говорит упрямо. — Мне важно.

— Люблю. Понял? Вот где он, спрашивается, пропадает? Обещался к вечеру быть, а до сих пор нет. Ты не ревнуй, Ян, не отберу его у тебя. Я… — вспоминаю, как он отозвался о Гале. — Я пришлая, а ты — свой, так кто ему роднее?

Он молча уходит. Обиделся?

Сижу, в расстройстве смотрю на звёзды. Луна, негодница, опять расстаралась и, кажется, смеётся, как вчера, когда мы с Васютой… Да что же я всё время про него вспоминаю? Но тут шрамы на ладони взрываются болью, и мысли мои резко перебегают в другую сторону.

А что, если это не инфекция, а кровь оборотня приживается, или, наоборот, отторгается? Нет, одёргиваю себя. Чтобы через царапину, пусть даже глубокую, прошла чужая кровь, да ещё через плотную повязку, да ещё пробила бы естественную защиту этих, как их… лейкоцитов, фагоцитов… Вероятность нулевая. Есть же у меня собственный иммунитет, в конце концов! Да и Лора сказала: не приживётся третий Дар.

Я устала и, наконец, хочу спать. Настолько, что сил нет сдвинуться с места. Прислоняюсь к балясинам с честным намерением посидеть ещё только минуточку, а потом подняться и уйти к себе, на миг прикрываю глаза…

… а когда просыпаюсь — дрожу от ночного холода. Большая круглая тарелка в небе сияет совсем уж нестерпимо. Кажется, этот свет можно горстями собирать, ломтями резать, в щебень дробить — такой он становится плотный, материальный… Я невольно вдыхаю его полной грудью. Впитываю каждой клеточкой. Зажмуриваюсь при очередном вдохе.

Открываю глаза. Свет как свет, обычный. А у тебя, матушка, глюки какие-то, даже в глазах малость двоится. И плывёт. Как будто ты Васютину настоечку не наружно применила, а вовнутрь, грамм этак триста, не менее.

Ванька, ты кажется малость… того, перебрала, говорит задумчиво внутренний голос. Тебе нужно срочно лишнее куда-то сбросить. Только не в паладиновское кольцо, оно на солнце завязано, найди ещё что-то.

Встаю, охнув от боли в копчике, хватаюсь за поясницу. Даже ноги занемели. Сколько же я здесь прокуковала, под лунным светом? Точно, перебрала. Ведь только утром решила, что без присмотра сэра Майкла с луной баловать не буду!