Александра Плен - Ария

Сердце суматошно заколотилось. Я смущенно опустила голову, не в силах смотреть ему в глаза, потому что видела в них бушующее море эмоций, и боялась, что оно меня подхватит, закружит, унесет бурным потоком, и я больше никогда не смогу самостоятельно выплыть.

– Если то, что я чувствую к тебе, это любовь, то мрак ее раздери, – я удивленно моргнула, недоумевая. Первой мыслью было – послышалось. Слишком режущим был диссонанс между проникновенными словами о любви и злым ругательством. Я ждала обычного традиционного признания, но Хорн в очередной раз меня поразил. – В бездну! – еще раз с силой повторил он, хмурясь, – Это постоянное выматывающее беспокойство, дикая ревность, жуткий голод, который невозможно унять ни с кем другим. Нельзя жить в таком состоянии постоянно. Это… – он запнулся, – …больно. Нестерпимо. Зверски.

Я молчала, ошарашенная признанием. Это совсем не то признание в любви, которое мне бы хотелось получить. От него щемит сердце, и на душе горько.

– Я удивляюсь, как не сошел с ума, когда ты стала фавориткой Эдварда. Знаешь, что со мной было после того бала? – Хорн желчно усмехнулся. – Я реально попал в ад, почувствовал на своей шкуре, что значит это слово. И мне пришлось выбирать… Сохранить рассудок, изменив свою жизнь, или свихнуться.

– И что ты выбрал?

– Рассудок.

Я отлепилась от деревца, принялась ходить по полянке, бездумно срывая листики с веток. Успокаивая внутри себя бурю, поднявшуюся после его слов. Хотела сказать, что любовь болезненна, если только она не разделенная, и совсем другая, если взаимная. Но не сказала. Потому, что сама все это знала лишь в теории. Потому, что не хотела давать Хорну даже призрачную надежду. Потому, что в столице меня ждал Эдвард с ответом, а он был гораздо ближе и роднее, чем Хорн.

– Я не сразу уехал, – продолжил он мрачно, – после храма и неудавшейся женитьбы я некоторое время жил скрываясь, то в Фабрии, то в столице. Не знаю, чего ждал. Все было и так предельно ясно, но увы, сердцу не прикажешь, оно всегда на что-то надеется, даже после сотого отказа. Ходил на выставки, открытия памятников, школ, наблюдал за тобой, за королем, желая увидеть хоть что-то, что могло сойти за ссору или охлаждение. Но нет. Эдвард смотрел на тебя так, что было ясно каждому – он никогда тебя не отпустит по своей воле. Я видел в его глазах то же, что и в зеркале – постоянный голод и тоску.

Его слова отзывались внутри меня печалью и странным, необъяснимым сожалением. Но это была его боль, его грусть, почему-же мне так плохо?

– Война оказалась как нельзя кстати, – в голосе появились насмешливые нотки, – она такая странная штука, заставляет забывать обо всем. Лучшее лекарство от уныния.

– Ты давно на фронте? – поинтересовалась тихо, переводя неприятный разговор в иное русло, – полковник сказал, что ты прибыл два месяца назад.

– Сначала я служил на юге, – ответил Хорн, – там было скучновато. А после того, как основная часть фракрийской армии двинулась к тоннелям, стало ясно, где именно вскоре станет интереснее. Генерал Бранн переправил сюда солдат с остальных фронтов. Я вызвался добровольцем.

– Значит, скучно… – повторила я за ним рассеянно, не зная, что думать. Он искал то ли он забытья, то ли смерти. И то и другое было ужасным.

– И пока ты не приехала, я думал, что избавился о мыслях о тебе, – улыбнулся одними губами Хорн. В глазах не было ни грамма веселья. – Но ты как заноза сидишь внутри. Стоило только увидеть и…

Хорн раздраженно взмахнул рукой и впечатал кулак в березку за моей спиной. Я опасливо покосилась на нервного ария, не зная, что сказать. Опять ссориться не хотелось, как и напоминать о том, что происходило между нами раньше. Тор отвернулся и некоторое время молчал, что-то высматривая вдалеке.

– Я знаю, что ты не любишь меня, – тихо произнес он, сделал небольшую паузу, словно ожидая от меня каких-то слов и не дождавшись, продолжил, – я сам в этом виноват. Сделал все, чтобы ты меня возненавидела. Я шел по знакомому пути, использовал те способы, которые никогда не подводили – наглость, напор, деньги, внешность, положение. С тобой не сработало, пришлось придумывать другие. На самое странное, что с тобой не работало ничего. Когда опустились руки, я ступил на обычный путь человека, который не знает, что предпринять, не знает, как жить дальше – начал пить.

– Не надо, – смогла выдавить из себя, – не говори ничего. Хватит.

Хватит боли и горечи. Душа уже изорвана в клочья. Еще одно слово и у меня брызнут слезы. Хотелось закрыть уши руками и забыть все, что было произнесено. Лучше я бы осталась в палатке, а не искала встречи с ним. Пора себе признаться – я скучала по нему, хотела увидеться, хотела поговорить. Ну что – поговорила? Стало легче? Нет. Стало еще хуже.