Алисия Эванс - Жизнь внутри меня [litres]

– Что?! – воскликнула я, сжав ее руку.

– Да, стыдно в этом признаться, – вздохнула Оливия. – У меня заплыл глаз, синяки по всему телу были. Я сбежала от него и заперлась в своей комнате в общежитии. Долго плакала в темноте, пока не явился Абелард. Он зашел к Эльзе что-то взять из ее запасов и случайно услышал мои всхлипывания. Он стучал в мою дверь, кричал, чтобы я открыла, а мне было ужасно стыдно показаться ему в таком виде. В итоге Аб выбил дверь и сам все увидел.

– И что? – прошептала я.

– Я никогда не видела его таким взбешенным. Думала, последуют вопросы, но Аб просто спросил: «Это он?» Я кивнула. Он усадил меня на кровать, молча обработал синяки и вытер кровь. В тот момент я впервые смогла выплакать все, что держала в себе так долго. Аб слушал не перебивая. Наверное, я никогда и ни с кем не была так откровенна, как в тот вечер. Он дождался, пока я усну, и ушел. Как мне потом рассказали, Аб пришел в стаю и вызвал моего мужа на смертный поединок. Хорошо, что я не знала об этом, а иначе примчалась бы туда и не знаю, что сделала бы. В итоге Аб забил до смерти моего мужа.

– О боги… – Я испуганно прижала ладонь к губам.

– Знаешь, а я ничего не испытываю, – пожала плечами Оливия. – Ни скорби, ни страха, ни радости. Мне все равно, что он умер. По нашим законам Аб получил право взять меня в жены без согласия родителей. Собственно, что он и сделал на следующий день. Знаешь, мне до сих пор не верится, что все так повернулось. Абелард – мой законный муж, и никто не вправе это оспорить.

– Даже не знаю, можно ли тебя с этим поздравить, – покачала головой я. – Брак, построенный на чужой крови… Это даже звучит жутко.

– По законам оборотней это нормально. Раз самка не беременеет в течение долгого времени после заключения брака, то другой самец имеет право забрать ее себе. Я чувствую себя свободной. Без его побоев, оскорблений и издевательств мне стало легче жить.

Не уверена, что когда-нибудь смогу ее понять. Все же у оборотней есть животная сущность, которая недоступна людям. В любом случае Оливия стала выглядеть намного свежее и счастливее прежнего. Мы провели в поместье Ариса около недели, наслаждаясь прогулками на свежем воздухе. Я начала изредка ощущать шевеление малышей, и это было удивительное ощущение. Окончательно пришло осознание, что внутри меня развивается новая жизнь.

Тем не менее нам пришлось вернуться обратно в академию, хотя бы затем, чтобы сдать сессию и сыграть в спектакле. Эльза по-прежнему пропадала в плену Рафаэля, никаких вестей от нее не было. В академии нас встретили как свидетелей чего-то эпохального. Тут вовсю ходили слухи, что я чуть ли не своими руками убила ректора, но я опровергла эту галиматью.

Перед началом спектакля я впервые после соревнований увидела Ханса. Вид у него был весьма потрепанный. Видно, что он много нервничает в последнее время, и это объяснимо. Его отец в руках демонов, власть ускользает от их клана и их рода в частности. Если раньше Ханс считался наследным принцем, то теперь он простой дракон. Этот спектакль превратился в его личное детище, которое ассоциировалось исключительно с Хансом. В вечер перед премьерой он ужасно нервничал, это видели все. Правда, мне было не до его душевного состояния, ведь на спектакль прибыл Арис. Я видела его, сидящего в первом ряду, и от мысли, что он нашел время, чтобы насладиться моим пением на сцене, все внутри трепетало. Хорошо, что я не знала, чем все это закончится.

Карен весь день был как на иголках. Они с Оливией что-то замышляли, но я никак не могла понять, что именно. Я распевалась, чтобы выступить перед Арисом в полную силу голоса. Теперь мы с Мартиной не соперничали, а относились друг к другу с холодным дружелюбием. Открылся занавес, и я начала петь, играя свою роль. То и дело мой взгляд выхватывал из зрительного зала глаза Аристарха. Он смотрел на меня с неподдельным восхищением и светлой улыбкой. Казалось, что в этом огромном помещении существуем только мы двое. Он – мой зритель, я – его муза. Из шума аплодисментов мой слух улавливал только его рукоплескания – самые громкие и искренние.

Финальная сцена должна была получиться максимально драматичной, и я выкладывалась на полную, играя скорбь и печаль. Мой персонаж – девушка, потерявшая любимого и теперь готовящаяся воссоединиться с ним. Я стояла на импровизированном обрыве, и после трагической арии мне следовало покончить с собой, то есть спрыгнуть с края сцены. Внизу меня ждал, как я думала, матрас, так что травмы были исключены. Прозвучали последние ноты, и в зале явственно ощущалось напряжение в ожидании кульминационного момента.